Под Тулой начали сносить цыганский поселок.

В свое время было несколько репортажей из Плеханово, в том числе и в "Русском Репортере".

Привожу его здесь полностью со ссылкой на первоисточник.

Бабушка России
Как живут цыгане, когда не идут воевать за газ

Конфликт в цыганском поселке Плеханово под Тулой возник в хрониках новостей буквально из ниоткуда, мелькнул скандальными кадрами: женщины с палками, смурные мужчины, газовики в кольце ОМОНа — и исчез в никуда. Общество уложило эти кадры в копилку своих предубеждений и прошло мимо. Другой факт отложился плохо: в отрезанном от тепла поселке замерзают семьи с детьми. Нелегальный газ для большинства из них был единственным отоплением. «РР» отправился в Тулу, чтобы узнать, кто эти люди и как они живут
Ольга Тимофеева поделиться:
31 марта 2016
размер текста: aaa

Школа находится в цыганской части поселка Плеханово, в просторечии называемой табором. Она мало похожа даже на сельскую школу, раньше это был частный дом.

— Я не директор, а и.о. директора, – с порога уточняет Любовь Валерьевна Горохова, но тут же выясняется, что не-директором она успела пробыть всего полгода, с сентября по март, а все остальное время, с 2004-го по 2015-й была не только директором, но даже и депутатом.

В 2003-м году школа сгорела, и поэтому в 2004-м пришлось перестроить под школу цыганский дом. В первый год своего директорства на свои деньги она купила проводку и выключатели, профиль и саморезы — ей нужно было сделать из дома школу к учебному году, и она делала. На краску учителя сбрасывались вместе.

— Школа же стоит на балансе министерства образования?

— Стоит, только на нее денег не выделяют. Потому что цыганская школа никому не нужна!

Летом 2015 года школе последовательно отказали во всем, что до этого пообещали: в новой мебели, линолеуме, стройматериалах, пристройке двух классных комнат и благоустройстве пришкольного участка. Тогда она бросила директорство так решительно, что даже удалила школьные фотографии из ноутбука. Но из школы не ушла, осталась работать учительницей. И так и не перестала покупать воду для учеников за свой счет, 20 литров раз в неделю: свежая квитанция на 150 рублей и сейчас заткнута за меню в школьной столовой.
Цыганский алфавит на стене Плехановской начальной школы

Когда в поселке случился конфликт и отключили газ, школу отключили тоже, как и все остальные дома в таборе, школа обогревалась нелегально. Случился небольшой скандал по линии образования, и в школе через несколько дней установили электрическое отопление, температура поднялась до 17 градусов, решилась неразрешимая проблема: за все время существования школы так и не удалось легально подключить газ. Дети учились при температуре плюс пять в классе, в сильные холода уроки отменяли.

— Здесь дети любят школу! У нас здесь и питание, и учебники. Уже с утра 14 человек отправила домой! — говорит Любовь Валерьевна.

— А что они хотели?

— Учиться хотят! Школа же авторитет здесь завоевала и уважение.

В школе учатся 145 детей: по два первых и вторых класса, по одному – третий и четвертый.

— У нас все дети чистенькие, у нас все дети хорошенькие, — показывает она фотографии. – Это вот 1 сентября, но и в течение года мы их фотографируем, — и тянет меня к соседнему стенду, чтобы доказать, что не только первого сентября дети ходят в школу чистые и красивые.

— Почему вы так переживаете? Разве кто-то говорит, что дети грязненькие?

— Да все говорят! И чесотка, говорят, у вас там, и туберкулез! Я говорю: «Извините, десять лет работаю – ни чесотки, ни туберкулеза!» В русской школе нашли у семнадцати человек вши, а у нас — только у двух!

У входа стоит красная машина, которую Любови Валерьевне продала за 50 тысяч другая учительница. Любовь Валерьевна показывает дом Ивана Григорьевича, заводит машину и уезжает. Иван Григорьевич, цыганский барон, его дом стоит сразу за школой.



Кто такой цыганский барон

— Бароны существуют не во всех цыганских группах, — рассказывает цыгановед Кирилл Кожанов. — Сейчас они сохранились только у котляров, небольшой этнической группы цыган. Само появление слова «цыганский барон» имеет курьезное происхождение. В цыганском языке есть слово «барО» — большой. По-цыгански «большой человек» – «барО манУш», или еще говорят «наш большой», «наш главный» – «амарО барО», «наш руководитель». Из-за того, что «барО» было созвучно более известному для нас «барону», произошло такое осмысление. И наложилось бытующее у нас с послереволюционных времен представление о бароне как об эксплуататоре.

Кирилл Кожанов работает в институте славяноведения Российской академии наук, свободно говорит по-цыгански и хорошо знает устройство цыганского общества вообще и Плехановской общины в частности.

— В реальности у барона нет безусловной власти, — продолжает Кирилл. — Просто люди соглашаются, что есть некий человек, который достаточно мудр, хорошо говорит по-русски, знает законы чуть лучше, хорошо образован, становится представителем для общения с внешним миром — администрацией, газовой службой и так далее.

Барона зовут Иван Григорьевич Михай, его деревянный дом – не самый большой в поселке. Внутри дом хорошо отремонтирован, но обстановка простая — диваны и стулья у стен, большой телевизор, больше всего здесь свободного пространства.

Как раз сейчас Иван Григорьевич полулежит на высоких подушках, у него высокое давление, и он принял таблетки. Он осторожно присаживается, не снимая ног с дивана, укрытых атласным одеялом.

— Поселение наше здесь с 1963 года. Было здесь около 12 семей сначала, вот за 60 лет разрослись. Были выделены участки, оформлено в БТИ. Даже я помню, как мать ходила на почту оплачивала коммунальные услуги, плата была всего семь рублей.

— Получается, были законными дома.

— Да, были узаконены.

— А как это потерялось?

— Потому что там было всех документов – одна бумажка. Пожилые люди, наверное, помнят.
Девочка на пороге теплого дома

Свет приглушен. По краям комнаты сидят женщины с детьми, молодые и пожилые. Жена Ивана Григорьевича приносит чай в хрустальных бокалах на стеклянных блюдцах, конфеты и печенье в вазе на высокой ножке, и дети начинают таскать сладости со стола.

— Мне было 10 лет, когда родители сюда приехали, — рассказывает Иван Григорьевич. — Мы жили в поселке под Ростовом, и оттуда переехали сюда. Поселились и начали жить. У нас есть и русские друзья здесь, с которыми мы с детства дружим.

— Я тоже маленькая сюда пришла, мне восемь лет было, — говорит кудрявая женщина.

— И когда уже выросли дети, начали их женить, появились у них семьи, мы начали отделять их. Потому что если в семье трое мужчин женятся, они должны отделяться, со своей супругой и детьми должны жить отдельно. В каждой семье по четверо, пятеро детей. Девочки выходят замуж, мальчики женятся, и вот у нас разросся здесь поселок. И начали строиться. Откровенно сказать, может быть, получились у нас незаконные постройки…

— Нет, ну! – хочет перебить его сын, но Иван Григорьевич не дает.

— Да нет. Приехал председатель райисполкома и сказал: вот это поле занимайте, но вот туда за овраг – не имеете права.

— То есть договор был на словах.

— На словах, да! Так и было, за овраг никто не переходил. Как сказали нам, так и построились мы на этом поле, мы заняли его почти все. Тогда было нас мало, а сейчас появились у этих детей тоже дети, тоже внуки – вот так вырос наш поселок. У нас конфликтов не было никаких ни с властями, ни с соседями, ни с поселком, ни с кем. Мы жили дружно постоянно. Я начал работать с 14 лет, когда ездил на работу с отцом, по командировкам. Мы работали лудильщиками.

— Если честно, я плохо представляю себе, что делает лудильщик.

— Сейчас объясняю. На мясокомбинате заржавел ролик с крючком, на него уже Санэпидстанция запрещала вешать мясо – мы проводили химчистку и лудили его. На хлебозаводе нельзя было изготовить хлеб, потому что там ржавчина попадала в хлеб. Мы их лудили, они становились белыми, чисто-чисто белыми, применяли кислоту, олово, нашатырь, все возили с собой, только кислоту приобретали на месте, потому что ее с собой возить было нельзя. И соляная кислота нам нужна была, и серная кислота. Мы травили ею котлы, чтобы ржавчину снять.

Это был традиционный промысел этого народа, от него они получили название — котляры.
Хозяйка дома

— А женщины не работали?

— Ну, женщины в то время гадали, честно сказать. Ходили гадать. Кто гадал, кто дома с детьми сидел. Потом появилась нержавеющая сталь – по всем этим предприятиям, хлебозаводам, мясокомбинатам, молокозаводам. И прекратилось лужение.

Появление нержавеющей стали стало переходным моментом для котлярского народа. Ивану Григорьевичу было уже «за двадцать», у него была уже семья и дети, потому что женился он, как принято у котляров, в 15 лет. Семью надо было кормить. Трудности продолжались до 1987 года, когда Михаил Сергеевич Горбачев – «Дай Бог ему счастья и здоровья!» — одобряют несколько голосов – разрешил кооперативы.

— Мы все открыли кооперативы. Работали-и-и! — с сожалением тянет Иван Григорьевич.


Цыганская община в поселке Плеханово под Тулой - из самых больших в России

Все время, пока он рассказывает, в доме стоит радостный гомон женщин и детей. По телевизору идут советские мультфильмы.

— Изготовляли изгороди для колхозов, делали металлические корыта для скота. Начиналась у нас работа с 6 утра и до 11 вечера. Вот от этого пошла у нас жа-ло-ба. В райисполком.

— От кого?

— От жителей поселка. Сварка работала и стучали молотки. Люди стали жаловаться, что приходили с работы, а мы стучали молотками, сверкали огни электросварок. Нас вызвали в райисполком и сказали так: «Ребята, люди приходят с работы, им нужно отдохнуть, а у вас молотки работают еще до 12 часов. Поздно!»

Пришлось им сократить рабочий день. И каждый раз экономика нагоняла их, а они убегали от нее, прятались в какую-нибудь оставшуюся нишу.

— И тут – перекрыли кооперативы! Получилось так: что работаешь в кооперативе – это зря, получаешь рубль – платишь два.

— Когда перекрыли?

— В 90-х. Кооперативы переименовали в акционерные общества, но эти общества были такие, что можно было вложить два рубля — получишь рубль.

— Налоги высокие?

— Да. И мы прикрыли эти кооперативы после этого. А пока кооперативы были, мы платили за свет, платили за все. У нас с каждого кооператива взимали там сумму.
Женщины вышли бунтовать, испугавшись за своих детей

Когда кооперативы закрыли, они выкрутились еще раз, стали работать с колхозами и совхозами по бартеру: делали им емкости, изгороди, а плату брали – маслом и макаронами, продавали их прямо в поселке.

— В то время мой отец был бароном, — говорит Иван Григорьевич, — и он приказал так: если люди нуждаются, старики, 50% скидку им делать. Даже некоторым бабушкам давали бесплатно: баночку сгущеночки или макарон килограмма полтора.

После 95-го экономика снова нагнала котляров: колхозы и совхозы ослабли, прекратился бартер. И пошла жизнь без организации: где-то лудить, где-то ремонтировать, уже в частном порядке. Работали с неликвидом: из трех сломанных задвижек собирали одну целую, привозили арматуру для труб – из десяти плохих делали три хороших, и эти уже продавали уже. Опять была выручка.

— Когда и это закончилось, стали собирать металлолом. Гадания уже не было, сейчас никто не верит в это гадание. Не было у нас криминала, была такая работа постоянно у нас.

Иван Григорьевич стал сам искать работу для своих людей, но кругом получал отказ: «Ой, цыгане нам не нужны». Договорится с заводом: завтра нужны пять грузчиков. Завтра звонят, говорят, отдел кадров запретил: «Мы завтра придем, тут завода не будет. Цыгане разберут его и унесут в другое место». Так было много-много раз, пока наконец Иван Григорьевич не обратился в совхоз Приубский, и людей взяли на работу всех.

– Там директор Владимир Дмитриевич Старовойтов их оформил, иногда каждую неделю давали картошку бесплатно как своим рабочим, и они работали с того времени на прополках – даже дети уже подросли и вместе с ними ходят на работу. Тут всего две остановки от нас, но за ними утром даже автобус приезжает и вечером привозит домой.

— Как к ним там относятся люди?

— Относятся нормально! Они даже знают их наизусть и-ме-на! Даже не только имена, по кличкам их знают! Сколько у кого семья, кто муж, кто де-ти, кем они работают!

Мужчины летом ремонтируют дачи, делают пристройки, а то и строят с нуля. А зимой приходится трудно, и семьи живут на детские пособия и пенсии, за что отдельно благодарят власть.



Конфликт

— Ну и так мы живем, не было у нас никаких инцидентов, ничего. И вот 16 марта у нас, — Иван Григорьевич качает головой, — получилось не-до-разу-мение в поселке. В Плеханове. Получилось недоразумение, которое передавали по всем каналам, увидели по всей России… Получилось у нас из-за газа…

Когда приехали газовики, женщины разволновались, спрашивали, будут ли отрезать газ. Им говорили, что нет. Иван Григорьевич пошел с газовиками смотреть трубу на другой конец улицы. В это время в начале улицы появился второй трактор, люди повернулись и помчались к нему.

— Я на них даже обиделся! – хватается за сердце Иван Григорьевич.

— На кого?

— На женщин. Я как раз в другую сторону пошел, чтобы все уладить. А они… Я со сты-да даже заболел. Не мог ничего делать, мне стыдно было. Потому что по всей России показали: цыгане напали на трактор, разбили окно… Но я после подумал: они же защищали своих детей, чтобы не оставить их в холоде, чтобы не замерзли, не заболели. Это примерно любая национальность, любые люди могли бы так сделать. Но правда, чуть-чуть, может, палку перегнули! Да, может, палку перегнули.

На другой день газовики пришли с ОМОНом, а через день Ивану Григорьевичу звонили цыгане из всех уголков России и спрашивали: «Что вы там устроили? Кого вы побили? Кого там посадили? Неужели вы такое большое преступление совершили?»

— Мы не обижаемся ни на кого, я больше всего обижаюсь на себя, — говорит Иван Григорьевич. — Потому что у нас было уже все готово, чтобы делать новый план поселка, узаконивать дома и проводить коммуникации, как положено. И люди просили оставить газ до мая месяца, пока план делается, не оставлять детей в холоде. Вот сегодня передавали, что в апреле еще будут холода со снегом…
20-летняя Кассандра с дочерью на руках идет показать холодный дом своей свекрови, в
котором сейчас нельзя жить с детьми

Полтора года назад поселок присоединился к Туле, прошлым летом начали решать вопрос об оформлении домов. Сделали проект поселка с дорогами, освещением, коммуникациями. Вместе с жителями поселка и архитекторами решали, где провести дорогу, где отвести в сторону, чтобы сохранить дома. Какие все равно придется сносить, но в таком случае предупредить людей заранее, чтобы они успели перенести дом. Газовый конфликт некстати случился в такой конструктивный момент. Но работа продолжится, дома оформят и газ в поселок придет, хоть и не этой весной.

— Люди дали слово, что не оставят нас и будут заниматься нами очень серьезно, — говорит Иван Григорьевич.

— Сейчас все забудут, и остановится, — говорит его жена.

— Ничего не забудут, не остановится, — говорит Иван Григорьевич.

— Ничего не будет все равно, — угрюмо спорит жена.

Иван Григорьевич говорит ей что-то по-цыгански.

Жена замолкает.

— Всю свою жизнь буду помнить, что они сделали, — говорит кудрявая соседка. — Мы на колени встали перед ними, чтобы оставили нам до мая-месяца, а они все равно не стали.

— И что мы такого страшного сделали? Забастовку мы делали! – говорит жена Ивана Григорьевича. – Не только мы, русские тоже делают!

— И хоть бы был у нас нормальный газ, чуть-чуть тепло было в доме!

Через день после того, как вся страна увидела ОМОН в цыганском поселке, делегация жителей вместе с Иваном Григорьевичем встречалась с администрацией и газовиками, всем принесли извинения и договорились оформлять дома, делать проект и проводить газ. Но примирения не показали, а телевизионный эффект обратной тягой обратился на поселок.



По домам

Дома в цыганском поселке разбросаны в произвольном порядке, дорога как бог на душу положит изламывается между ними. Школьные учителя так и не научились ориентироваться здесь, и когда идут навестить кого-то из учеников, их сопровождает орава детей. Но сейчас в школе каникулы, и дети играют на улице. Идет снег, холодно. У каждого порога лежат доски разбираемых сараев, хворост и выданные администрацией дрова. Женщина колет старые доски от сарая, лохматый кот бежит на порог.
Поселок Плеханово под Тулой. Дети идут показать дом своей бабушки

Ларисе только будет 18 лет, она замужем, и у нее 9-месячный сын. Лариса ведет в дом своей свекрови – свекровь чистит картошку, сидя в куртке за столом. «Приходите к нам есть, часов через пять!» — смеется свекровь. Кастрюля супа на плитке варится пять часов, чайник закипает – три часа. В коляске спит сын Ларисы, одетый как на прогулку. Два маленьких обогревателя не могут нагреть комнату. В такой температуре ребенка стараются вообще не раздевать – только меняют подгузники и обтирают салфетками. Он уже хорошо ползает, но на пол теперь его пускать тоже нельзя.

Учителя говорили, чем дальше в поселок, тем беднее дома. И правда, кирпичные и деревянные дома сменяются саманными и щитовыми. Посреди улицы стоят мужчины.

— Хотите, покажем, как люди греются? – кричат они. – Вон посмотрите в окно!

Из окна щитового дома прямо за ними выглядывают, наверное, десять голов. Заходим внутрь – в комнате человек тридцать, только женщины и дети. Здесь есть печка, в печке горит огонь, на огне котелок с едой – опять картошка. У печки сушатся дрова: те, что привезли бесплатно, сырые. Хозяйку зовут Рая, все ее гости, соседи, у которых нет отопления.
В этом доме есть печка, и периодически сюда набивается по 30 человек: соседские женщины
с детьми приходят греться днем и спать ночью

— Напишите, чтобы помощь дали им, а то я всех их выгоняю на улицу! – хохочет Рая.

— И напиши мое имя: Коля! – заглядывает мальчик в коричневой курточке.

Дети в соседней комнате сразу начинают хохотать и дурачиться – Коля везде за собой несет веселье. Взрослые надеются, что Коля станет «юмористом, как Петросян».



— Коля, кем ты станешь, когда вырастешь?

— ОМОНом!

— Почему?

— Чтобы цыган почаще видеть!

Днем соседи приходят греться к Рае каждые несколько часов, ночью спят вповалку прямо на полу, без матрасов, детей укладывают на кроватях. Женщины начинают извиняться за то, что произошло, говорят: «Стыдно нам!»
На вопрос, что главное в жизни для цыгана, отвечают:

— Барон собрал, ругался с нами, а сейчас мы уже прощения просим!

Заодно просят любую одежду и обувь: «Не новое, нам все пойдет!» Даже оказавшись в такой тяжелой ситуации, они все время смеются и шутят.

— Попробуй! – протягивают ложку супа.

Отказываюсь. Настаивают. Ну ладно.



— Ну, как на соль, нормально?

— Нормально, очень хорошо.

— А вот теперь ты попробовала, детям не хватит!

— Вы же сами меня просили!

Они хохочут.

— А как ты думаешь, тут на всех хватит? – показывает на полкастрюли супа задиристая девушка.

— Вряд ли.

— Ну ничего, мы только детей покормим.

— Не хватит и на детей.

— Да ничего, цыганские дети мало едят!
Хозяйка дома Рая не отказывает в тепле никому из соседей















Администрация

В администрации поселка Плеханова только и слышно, что штампы, штампы, штампы – у цыган начали принимать документы. Это пока еще не оформление, но перепись с серьезными намерениями. В коридоре женщина прижимает к груди бутылку молока и пачку стирального порошка и смеется. Она пока еще не знает, получится ли подключить тепло – а чему радуется?

— А что делать, остается только смеяться!

Из кабинета выходит цыганская пара, Нина и Константин.

— Получается?

— Что-то получается.

— Идут на встречу?

— Вроде идут, — улыбаются они и уходят снимать копии с документов.

На столе в прихожей администрации свежие газеты. На обложке «Тульских известий» — «Крымская весна: два года спустя». Крымская весна для официальных тульских СМИ теперь новость по профилю – их новый губернатор Алексей Дюмин, пока что исполняющий обязанности, два года назад командовал Силами специальных операций России, которые присоединяли Крым к России.

Нина и Константин возвращаются, заходят в кабинет. Сотрудники Плехановской администрации получили усиление из Тулы, сюда прикомандированы четверо сотрудников.

— Сколько вас там проживает? – спрашивает сотрудник выездной группы Владимир Аркадьевич.

— Четверо.

— Сколько детей?

— Два.
Маленьких детей по очереди укладывают спать на кровати за печкой

Он спрашивает их про площадь дома, про крышу и фундамент.

— Так, газа – нет, — отмечает чиновник.

— Нет, — соглашается Константин.

— Вода?

— …есть.



— Правоустанавливающих документов нету у вас.

— Нету.

— Подпись.

Нина расписывается.

— Ну, наверное, все, — говорит Владимир Аркадьевич. – Рекомендовать будем, чтобы вам все оформили.

Нина и Константин уходят счастливые: за продуктами в магазин и домой.

— Люди не виноваты, — говорит Владимир Аркадьевич. – Это система.

— У нас все люди спокойные, культурные, — поддерживает его коллега Екатерина Владимировна, — и несмотря что цыганской национальности.



Школа

— Как табор осевший менялся со временем? Пытался ли и пытается ли встроиться в современное государство? Как осваивает современное государство и город?

— С одной стороны, он очень сильно разросся, — говорит цыгановед Кирилл Кожанов, — сейчас речь идет о нескольких сотнях домов – плехановский табор почти самый большой в России. С другой стороны, появилась школа – она значительно изменила положение дел. Я думаю, что для этого табора характерно развитие в более понятный и известный нам общественный институт. Он становится как бы маленькой деревней, там своя школа, есть представители – Иван Григорьевич, он давно общается со многими депутатами, и с администрацией. Но все равно проблемы остаются, важно не оставлять их нерешенными.
Дети радостно бегают за нами из дома в дом и стараются попасть в кадр

Школа готовится к началу новой четверти. 17-летняя Лариса, не школьница, а сотрудница и молодая мать, отмывает кухню после установки электрического котла отопления.

— Я здесь! – услышав шаги, кричит из кладовки-учительской Любовь Валерьевна. – Кто там?!

Будто никуда и не уходила, она отправляет бесконечные таблицы отчетов. В школу заглядывает Иван Григорьевич, посмотреть на котлы. Он тоже рад, что в школе наконец-то стало тепло.

— Пять лет мы добивались! – говорят учителя.

Учителя отпирают медицинский кабинет – его пристроили в прошлом году, он теплый и просторный, и в дни, когда нет прививок, заменяет им учительскую. Садятся пить чай. За чаем они рассказывают, что перешагнули через предрассудки, чтобы прийти сюда работать. Любовь Валерьевна, например, всю ночь не спала, принимая решение, и собственная бабушка ее отговаривала. А теперь прошло 20 лет, и вся ее жизнь – в этой школе.

— Мне 28 лет было, Иван Григорьевич! – удивляется она.

Преодолев собственные предрассудки, они пока не могут повлиять на предрассудки своих коллег.

— Что вы там с ними делаете? – спрашивают их тульские учителя: в том смысле, что у них не школа, а шаляй-валяй.

— Как что делаем? Учимся по общеобразовательной программе! – вразумляют они коллег.

Коллектив школы – настоящие подвижники. Они учат читать и писать детей, которых в отличие от городских сверстников не готовили к школе в детском саду. Причем одновременно с чтением и письмом многих детей учат русскому языку.

— Дорогие наши, — хотели бы они сказать своим коллегам, — читать и писать надо научить – это труд!
Отличники Плехановской начальной школы

Дети и взрослые любят школу и считают учителей за своих. Учителя знают их имена и клички, родителей, братьев и сестер. А дети, которые уходят учиться в пятый класс соседней общеобразовательной школы просят, чтобы их взяли обратно. И уж точно проводят здесь первое сентября. Могло бы быть и иначе, но дело в том, что праздника Первого сентября в соседней общеобразовательной школе для цыганских детей все равно нет. Они идут в школу второго сентября и во вторую смену, чтобы не пересекаться с основным потоком: родители основных детей жаловались.

— Как вам кажется, много ли несправедливых предрассудков о цыганах существует в обществе?

— Среди русских? – переспрашивает Елена Николаевна. – Вот я смотрела фильм про цыган по второму каналу, там все наркотиками пронизано. Я тут никогда не видела, чтобы шприцы валялись. А они собрали бабушек, которые тут ни разу не были, и бабушки им наговорили.

Любовь Валерьевна уже написала отчет и теперь прибежала прочитать его коллегам. Ее одобряют аплодисментами.

— Я уже сама как цыганка стала, — говорит Елена Николаевна. – Раньше была такая мякля, а теперь научилась. В жизни надо иногда дать отпор. Мне кажется, я этому здесь научилась.



Собрание

В поселковой администрации идет собрание. Фойе заставлено стульями, которые принесли полицейские. На стульях сидят жители русского Плеханова, старшие домов, улиц и подъездов. Отделение полиции появилось несколько дней назад, после бунта.

Жители жалуются на плохую воду и спрашивают, когда у них будет нормальная вода. Начальник администрации Зареченского района Тулы Максим Щербаков напоминает им, что есть проблема с трубой. Труба, по которой вода идет в поселок Плеханово, ни на кого не оформлена и ни к кому не относится. А значит, прежде чем ремонтировать трубу, ее надо узаконить.

(Плеханово только недавно вошел в состав Тулы, а раньше относился к Ленинскому району области, и для него характерны переходные проблемы).

Наверное, цыганские дома здесь вспоминаются не только мне, потому что из собрания выделяются три активистки, которых беспокоит, что после отключения газа у цыган остаются еще свет и вода. Они бы хотели, чтобы их трехсот домов в таборе осталось 80, и подкрепляют свою мысль тем, что некоторое время назад Путин будто бы сказал, что в России не должно быть компактных этнических поселений. Их можно было бы снести и рассредоточить где-нибудь в другом месте, не унимаются три женщины. Другие тем временем начинают расходиться. И еще активистки возмущены тем, что цыганам бесплатно привезли дрова.

— Да это не дрова, — почти оправдывается Щербаков. – Это, честно говоря, отходы производства, ветки, они плохо складируются, не прессуются, их все равно выбрасывать. Так какая разница: на полигон или цыганам? Вот и завезли людям.
Внучки Земфиры Николаевны

Люди уже разошлись, но активистки подозревают, что дело нечисто.

— Вы оформляете им дома? – спрашивают они.

— Мы смотрим, у кого какие документы есть. Грубо говоря, идет перепись.

Администрация напоминает жителям Плеханова, что все они – граждане Российской Федерации, и в паспорте у них нет графы национальность.

— Да, конечно, все мы граждане Российской Федерации, — многозначительно переглядываются они между собой, выходя на крыльцо.

Их заводила – немолодая женщина с массивным фальшивым перстнем, в высоком черном берете, с красными губами и цыганскими кольцами в ушах, могла бы быть успешной активисткой ку-клукс-клана.

В здании остаются только сотрудники администрации, глава Зареченского района Максим Щербаков и глава поселения Плеханово Сергей Скопцов.

— А почему вы оправдывались перед ними за дрова?

— Это мы еще им не сказали, что газ привезли цыганам, — усмехается Скопцов. – Правда, за деньги.

Скопцов живет на противоположной стороне Тулы и ездит на работу через весь город. В жилищно-коммунальной сфере он работает с 2002 года, а до этого служил в ВДВ. Прошел Афганистан, Чечню, Косово. Уволился, когда «стало неинтересно».

— Где труднее, в ВДВ или ЖКХ?

Пожимает плечами:

— Везде трудно по-своему.

Он прослушал 320 часов психологии в Рязанском Высшем военном училище ВДВ.



Бабушка России

Перед отъездом мы заходим в дом, из окна которого торчит труба буржуйки. Хозяин Владимир Николаевич рассказывает, как наладил себе печку.

— Вот бочка! Нарезал ее, сделал трубу!

В семье девять человек, пятеро детей. Из окна, куда выведена труба, теперь дует, а из печки – в дом попадает гарь.

— Не могу дышать, — говорит его жена, Екатерина Братьяновна, стоя у печки.

— Так отойдите от печки.

— Холодно!
Екатерина Братьяновна и ее внучка Россия с младшими братьями

Как отрезали тепло, полуторогодовалый внук заболел бронхитом, уже полежал неделю в больнице и вернулся домой. Старшая сестра теперь не спускает его с рук.

Екатерина Братьяновна уходит от печки, достает ингалятор и брызгает себе в рот – у нее астма. Кроме этого ей нужно пить таблетки преднизолона, но он пропал из аптек, не продается в Туле. Если можешь, купи мне в Москве, он недорогой, деньги отдам, просит она.

— А куда отправлять?

— На школу, — говорит она. – Для бабушки России.

Россией зовут ее внучку.

(с)

@темы: Цыгане

---

Счастливые люди: поморы

Нашла для вас фильм на долгие выходные
Съемочная группа Дмитрия Васюкова готовит документальные фильмы о народах, населяющих Россию. Целый год эти люди живут бог о бок с коренным населением выбранного региона. Итогом является обстоятельная, вдумчивая картина, где внимательным взглядом подмечены вещи, делающие каждый из исследуемых этносов уникальным.
Первая работа, которую я бы хотела повесить здесь, из цикла "Счастливые люди", посвящена поморам - жителям Севера России.
Это фильм, описывающий 1 год из жизни поморского поселения.

Аннотация:

Эта картина является итогом многолетних исследований культуры и исторической самобытности поморов, проживающих на побережье Белого моря. Прежде они населяли множество деревень по всей Архангельской области, но в настоящее время большинство этих поселений покинуто людьми, которые перебрались в города. Впрочем, немногие оставшиеся не собираются унывать, несмотря на многочисленные проблемы и непритязательный быт. Как и их предки они привыкли трудиться в поте лица, каждый день выходя в море на лов рыбы на самодельных лодках.

фильм доступен по ссылке.

@темы: Русский мир, Уходящие народы, Журналистика

---

Дно оленевода (с)

На самом деле, их несколько в году, отмечают в разные даты. Как правило, в первой половине года. На Сахалине - в августе.
Копирую сюда репортаж из деревни Русскинская - места намоленного и широко известного в узких кругах людей, интересующихся российскими корешками.
Это старый репортаж - 2013 года, но думаю, общее впечатление вы все равно составите.


В деревне Русскинская, что в 100 км от Сургута, прошел день рыболова, охотника и оленевода – традиционный слет народов ханты, проходящий ежегодно в конце марта. В Сургутском районе этот праздник проходит в четырех населенных пунктах – Лянтор, Тром-Аган, Нижний Сортым, и основные события в Русскинской.

В этот день собираются представители с разных стойбищ ханты, чтобы обсудить волнующие их вопросы, официально зарегистрировать оружие, пройти медосмотр и т.д. Кроме того, в этот день ханты продают добытую дичь, ягоды, рыбу, продукцию своих промыслов, национальную одежду и т.д.

Одними из любимых для многочисленных приезжающих посетителей праздников событий являются традиционные национальные игры ханты – гонки на оленьих упряжках, борьба на поясах, прыжки через нарты, метание арканов, бег в национальных костюмах и т.д.



Воскресное утро. Еще накануне ханты поставили чумы, около которых прямо на нартах выкладывают свои товары для продажи.



Ведра с замороженной клюквой, брусникой, морошкой, рыба, соленые грибы и другие сокровища Севера.



Сотни замороженных щучьих тушек.



Клюква настолько крупная, что кажется, будто это вишня



Ведра с кедровыми орехами



Рыбу и замороженное мясо выбрасывают прямо из мешков



Тушки муксуна



Медвежий жир прямо от производителя (такие трогательные баночки )



На нартах продаются нарезанные бензопилой куски замороженной оленины



Женщины-ханты



Уха из окуней и мянь-пулйн



Выступление национальных коллективов ханты



Игра на наркас юх



Но основное на этом празднике – конечно же, олени и все с ними связанное



Гонки на оленях собирают много участников и зрителей, еще бы, ведь призами являются бензопилы, мощные лодочные моторы и снегоходы «Буран», которые крайне необходимы ханты для их промыслов.



Олени бегут достаточно быстро, поднимая облака снега среди метущей поземки (какая красота!)



Погонщик управляет оленями длинным шестом, называемым хорей, которым он касается с нужным усилием оленю между рогов



Победитель мужских заездов и счастливый обладатель «Бурана»



Следующие заезды среди женщин. Муж ведет упряжку свой супруги



Гонки не для всех заканчиваются удачно. Некоторых ее участников олени сбрасывают и те вынуждены возвращаться в финишу, не солоно хлебавши.



Участница финального женского забега



Победительница финального заезда среди женщин



… и счастливая обладательница «Бурана»



Олени украшены красивой упряжью, которую делают ханты для каждой упряжки уникальной



Еще одной традиционной забавой является бег в национальных одеждах



Первыми бегут мужчины



Последние метры



За ними женщины. Дистанция почти километр



Победительница женского забега



Метание тынзяня на хорей. Соревнование собирает огромное количество участников, ведь навыками метания обладают все ханты



Прыжки через нарты.



Олени и снег



Борьба на поясах – еще одно из любимых занятий ханты на празднике



Борьба идет до первого падения. Кто первым коснулся земли – тот проиграл



Праздничные одежды ханты



У оленей тоже бывает любовь



(с)



В общем, будете в Югре - заходите

@темы: Уходящие народы

---

Ребята, слоупок дополз до Вай Мэ!
Это грузинское кафе быстрого питания (фаст фудом у меня это язык не поворачивается назвать), если кто еще не слышал.
Сеть основала пара настоящих грузин и в том, где я была тоже работают в подавляющем большинстве представители этой прекрасной и любимой мною национальности, так что аутентичность гарантирована
Цены там в среднем рублей на сто ниже, чем в том же хипстерском "Джон Джоли", а по качеству не уступает. Правда, мало места, чтобы сесть и еще там самообслуживание, но быстро питание - есть быстрое питание.
Я так понимаю, пока они работают только в Москве, адреса можно посмотреть на сайте.
В общем, лишний раз убедилась, что не придумало еще человечество ничего вкуснее грузинской кухни. Аминь!

У меня тут куча материалов накопилась по нашей с вами тематике, торжественно обещаю поделиться в ближайшее время.

@темы: Народы Кавказа

---

ТАСС сделал замечательный проект, просто пэрсик, а не проект!

Называется "Это Кавказ".

Уже публиковала оттуда материал Марины Ахмедовой "О принципах воспитания на Северном Каказе".
Теперь вот предлагаю вам ссылку на весь ресурс. Никакой политики, никакого криминала, просто истории людей, рассказанные понятным, человеческим языком.
Я влюбилась.

@темы: Народы Кавказа, Журналистика

---

В кругу традиций

Лонгрид от Марины Ахмедовой. Как обычно, затягивает.

о принципах воспитания на Северном Каказе

В кругу традиций

«Старших надо уважать. Чужого не брать. Не воровать. Вести себя как следует». О правилах, ставших образом жизни – в репортаже Марины Ахмедовой из Чечни
Человек, не знакомый с традициями воспитания детей в Чечне, многое из увиденного может принять за жестокость. Но стоит войти в тот круг обстоятельств, по которому проживает жизнь каждый чеченец, чтобы понять: корень традиций сидит глубоко, и посажен он там, где когда-то хотели взрастить свободу, дисциплину и самоконтроль.
— Я воспитал восемь сыновей и одну дочку, и никто не видел, чтобы я кого-нибудь из них на руки брал. Понятно? – говорит дед, пристукивая кончиком трости по мягкому ковру.
Ваха Мусаев сидит во дворе собственного дома в селе Янди. Сюда доносится мычание коров, щебет птиц, детские голоса.
— Наши обычаи не позволяют этого! – он кладет трость на колено. – Пример приведу… Однажды шла по дороге женщина с ребенком и увидела, что навстречу ей скачет всадник. Она положила ребенка прямо на дорогу, а сама спряталась в кустах. Всадник, доскакав до ребенка, слез с коня, открыл пеленки, увидел, что это – мальчик, положил ему на грудь свой пистолет, сел на лошадь и ускакал. Почему он решил сделать ему такой дар? Потому что мать ребенка проявила к нему уважение – соблюла традицию. А традиция наша не позволяет брать своего ребенка на руки в присутствии старших мужчин. Как «почему возникла такая традиция»?! – Ваха снова берется за трость. – Откуда я знаю?! Спроси у Всевышнего! Чтобы отвечать на такие вопросы, нужно поднять всю историю чеченского народа до старых времен! До старых времен, - повторяет он, еще раз пристукнув тростью. – Но эмоции – это слабая сторона человека. Нельзя на людях показывать свои эмоции. Нельзя называть жену по имени. И жена не имеет права мужа по имени звать. Так никто из чеченцев не делает. А если делает, то люди, услышав, удивляются даже. Нельзя. Личное должно оставаться личным. Это не мною придумано. Так у нас сроду заведено. Сроду заведено…
Ваха, опустив голову, рассматривает узоры на лежащем под его ногами ковре. Вспоминает, как в тридцать седьмом расстреляли его отца и дядю. Тех забрали из дома ночью, и они ушли, зная, что больше не вернутся, «не моргнув глазом и не показав на лице ни одной эмоции».
— Только один раз в жизни я плакал, - говорит Ваха, и его старые глаза увлажняются. – Когда в ссылке в Казахстане умерла моя мать. В бедности, в нищете. Мне было двадцать лет. Я стеснялся плакать, но что делать – все равно заплакал. День смерти матери – единственный день в жизни чеченца, когда ему разрешается плакать.
Вахе – восемьдесят пять. Он помнит все. По одной его истории, начиная от рождения и до этого дня, можно составить летопись чеченского народа новейших времен. Но и Ваха не может объяснить происхождение национальных традиций в воспитании детей, он лишь точно знает, как это надо делать.
- Старшим они должны почтение отдавать, - произносит он. – Старших надо уважать. Чужого не брать. Даже если на дороге чужое найдешь. Не воровать. Вести себя как следует. Как следует…
Ворота, ведущие во двор дома Дэги Багаева – прославленного тренера России по вольной борьбе, – распахнуты. Вчера он умер. Под навесом на скамейках сидят старики в белых тюбетейках. Во двор, склоняя покрытые головы, входит группа мужчин. Старики встают со скамеек, приветствуя вошедших. Молятся, выставив перед собой ладони. Пахнет отцветающей акацией. Из дома доносится звон посуды. Кажется, вместе со звуками сама скорбь садится на неподвижные ладони. Ворота соседей распахнуты – так и они выражают по ушедшему скорбь. Днем во двор этого дома вошел глава республики Рамзан Кадыров. Он выразил соболезнования трем сыновьям Дэги, о чем позже написал в своем Instagram. Кажется, этот дом в Старой Сунже – именно то место в Чечне, где сегодня можно стать свидетелем проявления эмоций.

За навесом блестит на солнце старая черная «Волга». Ворота впускают все новых скорбящих. Среди них – дряхлый старик, кажется поднявшийся с постели лишь для того, чтобы никто не упрекнул его в том, что он, не сумев одолеть старость и болезнь, не нанес дому Багаевых траурный визит. Мужчины поднимают ладони, проводят ими по бородам, словно размазывая по ним скорбь, но та совсем не отражается на их серьезных лицах.
Солнце печет открытый участок двора. Принимает гостей старший сын Дэги – Зелим. Ему под сорок. Одет он в черные джинсы и футболку. Зелим отдает распоряжения младшим родственникам – кого куда посадить, куда какой поднос отнести. Кажется, он поглощен своими обязанностями старшего. Но ни в голосе, ни в лице, ни в суетливых движениях Зелима не заметить эмоций.
— Дагестан весь приехал, Ингушетия, Осетия. Сейчас Москва заходит, - говорит он, когда во дворе появляется крупный лысый мужчина в костюме. – Это президент Федерации вольной борьбы России Михаил Мамиашвили.
— Чтоб по хорошим событиям только в ваш дом приходили, - слышатся голоса. – А по плохим чтоб больше не приходили.
Голову младшего сына Дэги прикрывает бархатная тюбетейка. На нем белая выпущенная рубаха. Рот Арби сжат, отчего в выражении лица появляется жестокость. Зеленоватые глаза блестят. Арби похож на человека, который бодрствовал так долго, что опьянел от недостатка сна.
- Отец меня научил быть настоящим чеченцем, - говорит Арби. – Значит, быть вежливым, культурным, старших уважать. Он нас в этом словами не убеждал. Он так сам себя вел… Он подготовил одиннадцать чемпионов мира. «Волгу» видите? – показывает на машину, жарящуюся на солнце. – Ее отцу Ахмат-Хаджи Кадыров подарил. Отец до сих пор на ней ездил… Вы знаете, каким он был на самом деле? – Арби теребит в руке серебряные четки. Бусина переваливается по нитке за бусиной, слово за слово из жесткого рта Арби. - Он боролся с неправильным в этом мире. Он не боролся с неправильными людьми, не обижал их, он старался из неправильных сделать хороших. Он ходил по улицам, собирал подростков, тренировал. Сейчас многие из них достигли всего в жизни – через спорт и закалку… А потому что отца его родители скинули с поезда по дороге в ссылку, в Казахстан. Ситуация была такая – люди в вагонах от болезней умирали. КГБшники подобрали его на вокзале и отправили в Москву. Там он воровал картошку и жил в телефонной будке. Знаете будку возле зоопарка на улице 1905 года? Вот в ней. Там его подобрал русский тренер. Когда проводился всесоюзный турнир по вольной борьбе, отец должен был принять в нем участие. Он ждал в будке автобуса, а когда тот подъехал, отец так замерз, что ему пришлось растирать руки и ноги, чтобы добежать до него. Такая у него была сила воли. Он попал на турнир, занял первое место, собрал свои вещи и хотел уйти. Русские тренеры его остановили – «Ты кто? Ты куда?». «Я – чеченец. Я на родину возвращаюсь – в Чечню». Тренеры говорят – «Мы не хотим, чтобы ты уехал в Чечню и там рассказывал, какие мы, русские, плохие». «Я не из-за этого уезжаю. Просто домой хочу». Но они все равно его уговорили остаться, дали ему комнату в общежитии. Он стал тренером сборной СССР. До войны он был министром спорта Чечни. Он всю жизнь подбирал подростков, потому что знал, каково это – жить на улице… Я забыл, как он своих родителей нашел. Простите, у меня с головой сейчас чуть-чуть не то… Я же отца своего вчера хоронил. Я отца своего закапывал вчера… Только мужчины в Чечне через это проходят, женщины – нет. Потом я выбросил лопату, просто больше не смог сыпать землю на него… Что я сейчас чувствую? Я чувствую, что я вчера закапывал своего отца.
К нему подходит родственник. Берет из его рук четки, а вместе с ними – словно и право говорить о Дэги Багаеве. Арби замолкает.

— Приемам борьбы может научить каждый, - говорит мужчина. – А тому, чему учил Дэги, так хорошо научит не каждый. А учил он уважать старших и труд.
— У нас в семьях детей не бьют, - говорит этнограф Саид-Магомед Хасиев. – Бить детей – последнее дело. Есть такая пословица – «Из жеребенка, которого били по голове, не вырастет скакун». Ну, вы сами подумайте – откуда в мужчине возьмется яхь, если его в детстве били? Яхь у чеченцев – это мужская честь, достоинство. Если мальчика бить, он вырастит пугливым. А пугливый мужчина – уже не человек. Мы, чеченцы, считаем, что если мужчина раз струсил, испугался, то он становится очень кровожадным. Почему? А вот потому, что когда человек трусит, ему потом хочется отомстить кому-нибудь более слабому за свою трусость.
Этнограф сидит на лавке, покрытой шкурами. В глубине двора за огородом – ульи. Пчелы, подлетая, жужжат у самого его рта.
— Я вам расскажу историю про настоящий яхь, - продолжает он. – Однажды мне посчастливилось попасть в палату к одной больной старой женщине. Она мне рассказала историю своего замужества. Женщина эта была когда-то красавицей. Многие были наслышаны о ее красоте. В семнадцатом году красные перешли Терек. Несколько красноармейцев пригвоздили ее к земле и изнасиловали. После этого случая прошел год или два, и к ней посватался молодой человек известнейшей фамилии, за которого пошла бы любая девушка. И с таким почетом, с таким там-тарарам он женился на ней. Много лет они прожили душа в душу, и он никогда даже взглядом не дал ей понять, что она была обесчещена. А почему он на ней женился? Потому что он был из тех, о ком я вам рассказываю, – носителем яхь. Он был идеалом. Он женился на ней потому, что хотел исправить совершенную над ней несправедливость. Была ли идеалом она?.. Говорят, она была идеальной женой, родила ему детей, а дети – многочисленных внуков… Я отлучился из ее палаты на час, а когда вернулся, она была уже покойницей. Но перед смертью успела мне сказать, что за все годы рядом с ним она ни разу не почувствовала себя неполноценной… Но сейчас очень многое в Чечне изменилось. Не так уж воспитывают теперь в мальчиках яхь, - продолжает он. – Например, мои дети могут, войдя в комнату, при мне плюхнуться на диван. А я не мог при своем отце зайти и сесть. Если бы вы перенеслись во времени и зашли в наш старый сельский дом, в котором я жил, когда еще был мальчиком, вы бы увидели, что отец со мной почти не разговаривал. Все поручения он передавал через мать. За всю жизнь отец мне и десяти слов не сказал. Как это я не знал, выходит, своего отца?! Конечно, я его знал… Но у нас, у чеченцев, не слова важны, важны – поступки. Мой отец, кроме нас, воспитывал еще детей, родители которых умерли от голода. Поэтому нас в доме было человек двадцать детей. К нам часто приходили его два друга – они рассказывали мне об отце. И я старался вести себя хорошо, как следует, чтобы отцу перед ними за меня стыдно или неприятно не было. Еще к нам в дом приходили товарки моей бабушки – они постоянно обсуждали других: у кого дети ведут себя правильно, а у кого – неправильно. Мы все это наматывали на ус и автоматически впитывали то, как надо себя вести… А теперь расскажу вам про усы… Когда мой старший брат решил отпустить усы, у него у самого уже были внуки. А я в то время работал в институте. Приехал я к родителям, и, как младший, разливаю чай, пока мать подает еду на стол. Отец так пригляделся к брату и говорит – «Послушай, только сегодня я узнал, что ты, оказывается, повзрослел». А брат в это время подносил кусок лепешки ко рту. Он так глянул на отца, бросил лепешку и вскочил, прикрывая усы рукой. Побежал в соседний дом, где наши родственники живут, и кричит – «Несите бритву скорей!». Ну, потому что неприлично было при отце усы оставлять. А сейчас… сейчас все так поменялось, что оставлять и бороду, и усы стало можно. Но сам я решил отпустить усы еще в армии. И вот так, забыв о приличиях, явился из армии в село. Но по дороге меня перехватил пожилой дальний родственник и пригласил к себе в дом. Пока я у него обедал, он сходил к отцу и сказал, показывая ему свою абрикосовую палку – «Если ты его из-за усов начнешь ругать, честно слово, я буду греть свою палку о твою спину!». И отец мне ничего не сказал. Потому что тот родственник был его старше, а у нас принято старших уважать. Только спустя годы я узнал, что, оказывается, это тот старик дал мне разрешение носить усы… Но вы сейчас не смотрите на мои усы, - он прикрывает свои короткие седые усы рукой. – Это мне недавно парикмахер сделал подлянку – взял и машинкой – ра-з-з – их обкорнал. А так у меня были большие усы… Но должен вам сказать – если вы сейчас зайдете в чеченскую семью и будете незаметно за ними наблюдать, вы ничего особенного из наших старых традиций не увидите. Чечни, к сожалению, тоже коснулась интернационализация.
В большой комнате в дальнем конце стоит кожаный диван, на нем – старуха, с мягким лицом, в зеленом платке. Рядом в кресле – ее сын, темноволосый мужчина пятидесяти лет. Стол накрыт. За столом – гости, мужчины. У дверного проема, прикрытого бежевыми занавесками, стоят на посту снохи, сыновья внуков старушки. Накрыв на стол, они ждут, пока им разрешат уйти. А за дверью дежурит внук – молодой мужчина, муж той снохи, волосы которой прикрыты ярко-синим платком. Он будет стоять на посту, пока из-за стола не встанет последний гость.
— Раньше было хорошо, - говорит старушка. – Раньше нужно было уважать старших.

Она говорит - уважая старшего, чеченец не должен перерезать ему путь, когда тот идет по дороге. Он не должен обгонять старшего. Если чеченец собирается выпить воды, он должен прежде предложить ее старшему. Даже если тот старше его всего на пять лет. А если старший идет по дороге с грузом, молодой должен его остановить, вежливо поздороваться и принять груз из его рук. В чеченском языке нет обращения «вы». И к старшим тоже обращаются на «ты». Слова чеченца, обращенные к старшему, - скупы. Чеченец не скажет старшему о том, как сильно его уважает. Но каждый раз, когда тот будет входить в комнату, чеченец будет вставать, демонстрируя свое уважение. Даже если тот будет входить сотню раз, дело младшего – встать, а старшего – коротко приказать ему: «Сядь».
Почему так? Старики не знают. Но так надо. Так заведено. Яхь требует от мужчины быть мужчиной. Тот самый яхь, который и они, имеющие седые бороды, кустистые от старости брови и отполированные годами палки в руках, не умеют объяснить словами. Ведь яхь – не в словах, он в действиях и в поступках. Он в поговорках – «Не физической смерти бойся. Бойся жизни без яхь», «Кто теряет яхь, тот теряет свободу». Яхь заставляет, не моргнув глазом, выхватить из ножен кинжал. Но тот же яхь говорит чеченцу – «Без нужды кинжал не вынимай, а без славы – не вкладывай». Яхь – тяжелое бремя, данное чеченцу от рождения, и потому он, насколько хватает терпения, уступает другому – лишь бы не разгорелся спор. Лишь бы не было произнесено слово, с которым тот, к кому оно обращено, не сможет жить. Лишь бы не пришлось вынимать из ножен кинжал…
— Только теперь я думаю, что, наверное, мучила своих детей, - говорит старушка. – Так много работать им приходилось. Цел-л-лый день они работали, до вечера. Сено косили. Кукурузу сажали. Даже рассказывать теперь про это трудно. Конечно, их жалко было. А что делать? Делать было нечего. Но мои дети были послушные – никогда не говорили, что устали, что не будут работать. Но, кажется, я перед ними виновата…
— Ты сама больше нас работала, - накрывает ее руку ладонью сын. – Сама больше других мучилась.
— А я мучилась! – отвечает она. – Когда меня в больницу привезли в Грозный, врач осмотрела меня и спросила – «Чем вы всю жизнь занимались?». А я подумала-подумала и говорю – «Да ишачила я!». А она отвечает – «Вот и доишачилась».
— Все сельские семьи в то время были в таких же условиях, - замечает ее сын. – Все сельские дети работали и воспринимали это как должное. А сейчас воспитание детей зависит от уровня жизни. От места, в котором живешь. Село и город – разные вещи. У городских детей сейчас совсем другие условия. У нас семья большая. Пять братьев, получается, живут по соседству. У каждого – дети. У наших детей уже есть дети. И каждый вечер мы собираемся у матери. Нас так много, что, бывает, некуда сесть. Мы стараемся воспитывать и детей, и внуков так, как нас воспитывал наш отец. Например, место самого младшего, когда приходят гости, – возле двери. Там он должен стоять и быть готовым поднести что-то гостю. Вы видите, мой младший сын сейчас стоит у двери. А дальше всех в комнате садится самый старший. Вот наша мать сейчас и сидит дальше всех у двери. Но тому, кто не знаком с чеченскими традициями, этого не увидеть. Мы так рассаживаемся не специально, традиции уже настолько в крови, что мы их соблюдаем автоматически. И так – в любой чеченской семье. Или снохи, - он указывает на молодых женщин, стоящих у дверного прохода. – Они при нас никогда не сядут. Так принято. Так заведено. Вы не услышите, как в этом доме кто-то обращается к жене или к мужу по имени, - продолжает он. – Не увидите, как кто-то при старших берет на руки своего ребенка. Потому что это – проявление эмоций. А эмоции – это слабость.

Вы, наверное, слышали историю о том, как мальчик падал с обрыва, зацепился за край, а отец, увидев приближающегося к нему старика, вынужден был наступить сыну на руки и ждать, пока старик пройдет мимо? – говорит он, а старая мать прерывает его, быстро говоря что-то на чеченском. – Мать рассказывает, что такой же случай произошел и с ней – когда ей было два года, она упала в горную реку, и та ее понесла. А ее мать постеснялась броситься за ней потому, что рядом стоял старший брат мужа. Получается, ее чуть совсем не унесло, но дядя в итоге бросился за ней и спас. Потом он отругал ее мать за то, что не спасала своего ребенка, но в душе ему очень понравилось поведение снохи, понравилось, насколько она уважает его. А уважение заключалось в том, что она подавила перед ним свои эмоциональные порывы и позволила мужчине спасти ребенка. Так же в чеченском доме вы не услышите, как отец отдает распоряжение дочери. Все распоряжения он передает через мать. Например, если отцу не нравится, как оделась дочь, он не сможет ей сказать об этом напрямую – традиции такого не дозволяют. Отец, вообще, не может открыто выражать к своим детям любовь. Такого не может быть, чтобы ты мог взять и обнять ребенка. Это – граница, через которую нельзя переходить. Мать еще может поцеловать или погладить ребенка, но не отец. Между отцом и детьми в чеченской семье соблюдается дистанция. У меня есть дочки, им – одиннадцать и четырнадцать лет. Хочется ли мне их обнять? …Я даже никогда не думаю об этом. Даже если хочется, я себе не могу такого позволить. Если один раз позволить себе такое, то ребенок уже не сможет усвоить наши традиции. По мелочам мы стараемся эмоций не тратить, но неправильно думать, что у нас их нет. Если ребенку будет угрожать опасность, любой чеченский родитель, не раздумывая, отдаст за него жизнь. Но в быту нужно сделать все, чтобы он воспринимал своего отца как самого лучшего человека, на которого надо равняться и не перечить ему даже взглядом. А если позволять себе нежности, так можно разрушить иерархию, существующую в чеченской семье. Разрушить наши традиции. А если разрушить традиции, тогда и сам народ перестанет существовать. Эмоции разрушают традиции.

Старушка выходит во двор. Садится на скамейку. Ее тут же окружают маленькие внуки. Всего внуков у нее – сорок. Ее мать, когда-то, из уважения к старшим, не бросившаяся за ней в реку, умерла, не успев родить ей ни брата, ни сестру. А в Чечне, когда рождается девочка, принято говорить – «Пусть она будет сестрой семерым братьям». Брата этой старушке родила мачеха, но он дожил только до шести лет. А отец ее жил долго, переживая свою личную трагедию – отсутствие сына. «У тебя нет брата, - обращаясь к дочери, повторял он. – Кто тебя защитит?». А потом, когда дочь родила пять сыновей, успокоился, зная, что те вырастут и станут ее защищать. Старушка целует и обнимает своих внуков, гладит их по голове.
— Это не страшно, что я не могу в присутствии старших взять своего ребенка на руки, - говорит одна из снох, - потому что мой ребенок все равно купается в любви – бабушки, дедушки и прабабушки. А что касается горной реки… мы сейчас живем в других условиях – реки не уносят наших детей.
— Я их учу скромно сидеть, - говорит Мадина, одергивая юбку на внучке лет пяти. – Не хихикать перед взрослыми. Потом, когда немного внуки подрастут, буду учить их уступать старшим, даже в споре, даже если старший не прав. Старшему надо уступать.
Мадине – больше пятидесяти. Ее окружают внуки – три мальчика и три девочки. Самая младшая спит в люльке.
— У меня отец был очень строгий, - продолжает она. – Я одиннадцатая в семье была. У нас в сельском доме было только две комнаты. К отцу часто приезжали гости и оставались неделями. Поэтому мать почти не выходила из кухни. Но ни один из одиннадцати детей не мог даже подойти и из любопытства посмотреть на стол, накрытый для взрослых. Комната, в которой мы спали, разделялась перегородкой – на одной половине спали мальчики, на другой – мы с матерью. А отец всегда спит в отдельной комнате. У нас так не принято, чтобы муж и жена спали в одной комнате. Не знаю, каким путем мы рождались… Но родители не должны уходить вечером в отдельную спальню перед детьми, особенно если те начинают взрослеть. Конечно, не в каждой семье теперь такое соблюдается, но во многих по-прежнему так. Дети не должны видеть отца даже в майке. Например, моя взрослая дочь ни разу в жизни передо мной не переодевалась. Она овдовела в восемнадцать лет, но не хочет во второй раз выходить замуж – боится, что дети вырастут и ей этого не простят. Она говорит мне – «А ты почему сама во второй раз замуж не вышла, когда отец умер?». А я ей отвечаю – «Во-первых, я старая была. Мне было уже двадцать девять лет». Я как раз ей беременна была, когда мой муж умер. Меня кесарили, и я все время думала – «У меня сердце слабое, может не выдержать. Пусть лучше мальчик родится, а не девочка. Ему будет сиротой легче жить». Конечно, было тяжело рожать, когда муж уже умер. Во время его похорон я сказала одной родственнице, что беременна, и она по всем разнесла… Мой муж был романтиком, любил пейзажи. Он продал дом в городе и начал строить другой дом в селе. Они с братом в тот день как раз строили забор. И он говорит – «Дай-ка я посмотрю, смогу я этот забор перепрыгнуть». Он перепрыгнул через двухметровый забор и за сердце схватился. Упал. А брат его думал, он шутит, потом начал кричать. А я в это время с коромыслом домой шла. Я услышала, что его брат кричит, бросила коромысло и четыре забора перепрыгнула, пока бежала к нему. Теперь сама не понимаю, как я это сделала. А у него уже пульса не было… И, представляете, мы с ним учились вместе с первого класса по десятый, а я не могла плакать на его похоронах. Мне приходилось сдерживать себя – на людях плакать по мужу неприлично. У меня тут комок, но я ни одной слезинки не проронила… Ночью плакала, когда никто не видел. А кто на мои эмоции реагировал? Я привыкла за всю жизнь, что никто. Но и зачем кому-то их показывать? Это нескромно.

Его мать и все плакали по нему, а я просила Аллаха, чтобы он не давал мне слез. Мужа в тот же день не стали хоронить – отвезли его к отцу. А мы как раз с ним недавно по телевизору передачу посмотрели про клинические смерти. И я думала, что завтра он встанет. Он один в комнате закрытой лежал. А мне туда к нему заходить было не положено. Хотелось ли? Конечно, хотелось. Но у нас так – если муж в комнате, жена при свекре или свекрови не может туда зайти. И если я на кухне у них в доме что-то готовлю, он тоже не может туда зайти, а когда ему надо что-то взять оттуда, он просит, чтобы я передала это через мать или сестру. Пока все сидели в другой комнате и плакали по нему, я ждала, что он встанет… Да, прошло много лет, но я и сейчас чувствую… эмоции… Да, я, конечно, люблю его до сих пор, если вам так интересно. А когда его на следующий день похоронили, я тогда уже поняла, что он не встанет. Я такая глупая была – потом проходила мимо кладбища, и мне все время казалось, что, может, живым его похоронили… Когда женщин пустили перед похоронами с ним попрощаться, надо было сказать – «Я тебе все простила, и ты мне прости». Но, если честно, мне не за что было его прощать… Он слишком добрый был. Он слишком был… слишком… Хотелось ли мне до него дотронуться в последний раз?.. А толку от того, что мне хотелось? …Потом через четыре года началась война. Я тогда торговала на рынке. Федералы часто как оцепят рынок и давай невинных ребят забирать. А я как встану перед БТР, и другие женщины как встанут – «Отпустите наших ребят!». Они говорят – «Не отойдете, стрелять будем!». «Стреляйте! Давите нас! Не отойдем!». Я тогда о своих детях совсем не думала, мое сердце только чувство жалости к этим ребятам заполняло, и я бы не отошла, даже если бы стрелять начали. Тогда я не знала, что такое страх. Но теперь из-за всех пережитых эмоций сердце у меня не выдерживает. В Чечне у каждой второй моей ровесницы – инфаркт или инсульт.

Мужские голоса затянули молитву – «Ла илаха иллаллах…». Они сидят на коврах в большой комнате дома Деги Багаева, раскачиваются из стороны в сторону, ритмично ударяют себя по коленям. Скоро они пойдут по кругу, хлопая в ладоши, припадая то на одну ногу, то на другую. Потом побегут, танцуя зикр, и руки их будут болтаться у колен. Говорят, в соседнем доме из деревянного пола не вынули гвозди. Босые ноги танцевавших зикр задевали их шляпки, но бегущие не чувствовали боли, а на полу остался круг крови.
В городе объявлено штормовое предупреждение. По вечернему небу низко проносятся ласточки, а внизу у душных кустов жужжат комары. В доме пахнет вареным мясом только что зарезанного теленка. Зелим суетится, наблюдая за тем, как младшие родственники разливают бульон из больших чанов по пиалам. За четыре дня, прошедших со смерти отца, он еще не понял, каково это – быть старшим в таком большом доме. Многочисленные родственники и знакомые окружали его в эти дни плотной толпой, и Зелим так и не успел почувствовать отсутствие отца. Кажется, только Арби успел. Тот стоит у стены в белой рубахе навыпуск. Теребит четки. Изредка поднимает бледное лицо на танцующих. Ноздри Арби раздуваются. Яхь сжимает его рот в жесткую полоску. Он был любимцем отца. Он спал в одной комнате с ним.
Из зала приходит запах мужского пота и мешается с запахом бульона. Круг взял такую скорость, что рубашки на спинах мужчин взмокли и потемнели. Из дверного проема бьет волна тепла, отошедшая от разгоряченных тел. Мужчины бегут круг за кругом, и кажется, что они отстукивают ногами такт – «Надо уважать старших. Надо вести себя как следует. Уважать старших. Вести как следует». Это – тот круг, по которому проживает жизнь чеченец.
В Чечне тебе расскажут немало историй про наибов имама Шамиля, отрезавших себе палец за то, что нечаянно прикоснулись им к чужой женщине. Объяснив: он сделал так, как того требовал яхь. Когда же ты спросишь, что такое яхь, все вернется на круги своя – «Уважать старших. Вести себя как следует». И горе тому, чей сын родился без яхь… Будет и немало историй о женщинах, оставляющих своих младенцев на снегу, у берегов горных рек – из уважения к старшим. Многие из них даже окажутся не фольклором, а правдой. Но правда будет еще и в том, что каждый представитель этой нации, в которой многое ходит по кругу, к концу жизни получит свою компенсацию – старуха, «ишачившая» всю жизнь, сядет в глубине комнаты, подальше от двери, и ее окружат многочисленные внуки и снохи. А любой мужчина имеет право рассчитывать на то, что когда-нибудь и к его ногам из уважения положат ребенка. Распустив же пояс, то есть достигнув возраста, когда мужчина снимает кинжал и из воина превращается в старика, он сможет обнимать и целовать своих внуков. То есть проявлять эмоции, которых так стыдятся чеченцы. Эмоции, которые, не имея выхода наружу, заставляют женщин на бегу брать препятствия в виде двухметровых заборов и впоследствии разрывают их сердца. А что правда, то правда – в Чечне действительно высока смертность от инфарктов и инсультов.

Марина Ахмедова

(с)

@темы: Народы Кавказа, Журналистика

---

Русский VS Нерусский

Николай и Гурам из Санкт-Петербурга проводят социальные эксперименты, их объединение называется rakamakafo.
Как-то раз они решили выяснить, сколько денег подадут парню славянской внешности, если тот скажет, что потерял вещи, документы и билет на поезд и сколько подадут его "кавказскому товарищу по несчастью".
Результаты неутешительные в комментах на ютьюбе жаркая дискуссия.
От себя должна добавить, что многое, конечно, зависит от географического положения эксперимента. Если бы они собирали возле мечети в Татарском переулке или на Проспекте Мира, картина могла бы быть другой. Но общей сути это не меняет, увы.

@темы: Русский мир, Народы Кавказа

---

Екатерина Гениева: «Проще быть толерантным вообще, чем к своим близким»

Хочу, чтобы это было здесь. Прекрасная женщина. Царствие Небесное.

9 июля не стало Екатерины Юрьевны Гениевой. Отдавая дань памяти этой выдающейся женщине, мы публикуем ее монолог десятилетней давности, в котором есть и приметы нашего времени, и ответы на вечные вопросы.
Подготовила Александра Григорьева

людей ни в коем случае нельзя унижать

«Недавно у меня был публичный диалог с послом Латвии. При этом аудитория разделилась на латышскую и русскую части, и первая особенно прислушивалась к моим словам и интонациям, будто ожидая с моей стороны бестактности. Речь шла о том, чем было русское присутствие в Латвии – оккупацией или ассимиляцией. Я сказала, что слова в данном случае не столь существенны, хотя, конечно, это была оккупация. Нет, услышала я в ответ, – это была оккупация. «Так я это и сказала, – говорю я, – и даже теми же словами» . Но в аффекте люди не готовы слышать, что им говорят. И все-таки расстались мы полными друзьями, поскольку были произнесены ключевые слова: «Мы – виноваты».

Вот эти слова «прости меня» и душевное движение, которое стоит за ними, способны сдвигать горы. Это то, чего зачастую не могут сделать политики. И что гениально сделал Папа в молении на горе Фавор, признав многовековую вину христиан перед евреями.

Но слова предполагают искреннее осуждение зла. Совсем недавно мы пропустили момент, когда надо было осудить коммунистический режим, которому нет прощения, как нет прощения фашизму. Не называть конкретных людей, а осудить идею, которой они служили своим насилием над другими людьми. Мы упустили этот момент и выпустили дракона на волю. Теперь он процветает.

Мне страшно от организаций типа «Идущие вместе»1. Там фашистская идеология. Мне страшно, с какой страстью они и те, кто быстро к ним примыкает, сжигают книги. Я не оригинальна, Гейне давно сказал: где начинают сжигать книги, заканчивают сожжением людей. Пусть кому-то кажется, что Сорокин плохой писатель. Он точно писатель не моего типа, хотя я понимаю, против чего направлен его словесный эпатаж. Но это не значит, что надо устраивать костры из его книг. Сжигают книги Сорокина, сжигают публично книги о. Александра Меня, а дальше – «ночь длинных ножей». Все это происходит мгновенно. Публичная ненависть распространяется мгновенно.

Когда у нас среди руководителей библиотеки споры приобретают слишком острый характер, я думаю про себя: «Вот так начинается Чечня». Чечня, как неумение услышать другого, почувствовать не то что проблемы, а боль другого человека. Так возникают войны.

Откуда берутся фашистские замашки? Из детства среди недобрых, злых людей, в абсолютно нетолерантной среде. Когда я думаю, откуда такая терпимость у Джорджа Сороса2, я понимаю, что, наверное, из детства - тогда его спасла английская семья. С молодости он фактически оказался бездомным, был вынужден приспосабливаться к новым условиям. И он привык, что мир - разный, что без помощи других в нем нельзя выжить. Но, получая добро, ты творишь его в ответ. Не удивительно, что именно Сорос поддерживает созданный нами Институт толерантности. Институт продолжает одно из направлений Института «Открытое общество», деятельность которого в России завершена в прошлом году.

Ясно, что это сугубо идеалистический проект. Я не могу представить себе абсолютно толерантного человека. Таких людей нет, как нет человека без греха. Проще быть толерантным к людям вообще, к далеким жителям Ирака, чем к своим, близким, которые утомляют тебя, задавая, например, по сто раз одни и те же вопросы. Толерантность – это движение к идеалу. В основе философии Джорджа Сороса лежит вектор движения к идеалу. При том, что мир хаотичен, в нем сталкиваются разные точки зрения, и из этого хаоса высекается искра, которую можно назвать истиной. Причем эта истина может быть тут же оспорена.

Не случайно наша деятельность направлена в первую очередь на педагогов и на тех молодых людей, которые несут в жизнь нормы иного, непривычного: они одеты по-другому, общаются не так, как старшие, пишут, молятся, думают по-своему. Проще всего сказать: «Относитесь к этому терпимо». Но, когда мы сталкиваемся с другим, непохожим, очень сложно воспринимать его с открытым сознанием и с открытым сердцем. Трудно не чувствовать внутреннего протеста против того, к чему мы не привыкли.

Есть разные традиции, разные религии. Я помню отца Александра Меня, человека в высшей степени толерантного. Однажды он пришел ко мне в великий пост. Я чувствовала себя очень неловко, потому что мне надо было напоить его чаем, а у меня, кроме бутербродов с сыром и ветчиной, ничего не было. Чтобы не ставить меня в неловкое положение, он сказал: «Не волнуйтесь, я в пути», – сняв тем самым проблему постной пищи. Можно сказать: ах, он согрешил, съел сыр. А ставить другого в трудное положение не более грешно?

Можно воспринимать мир, как безумную вавилонскую башню, а можно, как чудо жизненных разнообразий, где не случайно один – православный, другой – католик, третий – буддист, четвертый – иудей и так далее. В этом есть какой-то высокий смысл.

Всем - в меньшинство

Институт толерантности обращен прежде всего к людям молодым, даже детям. Не только людям старшего возраста, но и тем, кому 30-40 лет, очень трудно глубинно менять свою идентичность. Это должно закладываться в детстве.

Некоторое время назад я была на тренинге, который вели наши голландские партнеры. Аудиторию поделили на две части, и ведущий дал задание: «Известно, что в группе есть гомосексуалист. К вам приходит незнакомый человек и спрашивает, кто здесь гомосексуалист? Каким должен быть правильный ответ?» Правильный ответ: все называют себя гомосексуалистами.

Я вспомнила этот случай, когда пару лет назад была в уфимской школе-лицее. Зашел разговор с детьми о ваххабитах, об исламе. Я задала вопрос: «Как бы вы повели себя, если бы в классе появился мальчик в головном уборе? Учитель, естественно, требует, чтобы он его снял. Мальчик упирается, но в какой-то момент поддается насилию, снимает шапочку, и все видят, что он совершенно лысый. В столь юном возрасте. Что надо сделать, чтобы мальчик не чувствовал себя изгоем?»

Кто-то сказал, что на следующий день все должны быть в головных уборах. Другой – что всем на до обриться наголо. Замечательно ответил учитель: «Мне надо было извиниться перед ним». Извинение и есть покаяние. Ты изменяешь свое сознание. Ты становишься на место другого и начинаешь его понимать.

Одно из важных наших направлений – это работа с людьми с физическими недостатками. Это дети и взрослые, которые плохо видят, плохо слышат, плохо двигаются. Толерантное отношение к ним в обществе полезно обеим сторонам. Я видела, как исполненное любви отношение к ближнему способно творить чудеса. У нас в библиотеке был замечательный проповедник и создатель большого количества коммун для инвалидов Жан Ванье. Он пришел, огромный человек, заполнивший собой все пространство, я угощала его чаем, с ним были его помощники, спутники и была женщина, француженка из его коммуны. И, только вглядевшись, я поняла, что она человек физически ущербный, – ей трудно говорить, трудно двигать рукой. Но, будучи в пространстве, где другие ее воспринимали естественно, она сама была органичной и полноценной.
Через унижения к человечности

Иногда задаешь себе вопрос: почему я должна этим заниматься? Наверное, потому что меня так воспитали. Я ощущаю себя абсолютно русским человеком, но во мне соединено много различных кровей. Папа – еврей, мама – русская, у нее намешана и польская, и французская кровь. Сама я, будучи привязана к месту, где родилась, выросла, живу, вполне понимаю то, что означает словосочетание «гражданин мира».

Иногда страшно, возглавляя Институт толерантности, оказаться не на высоте. Повторю, ведь толерантность – это идеал, к которому можно только стремиться. Но было в моей жизни несколько эпизодов, в которых я могла, получив иное домашнее воспитание, повести себя иначе.

Кругом, как известно, много сумасшедших. Они любят библиотеки, любят лично меня. Они приходят мучить моих секретарей. Я понимаю, что проще поговорить с ними, отложив все дела. Приходит человек и говорит, что ему все нравится в нашей библиотеке, кроме того, что в ней нет спортивного зала. После нескольких слов я понимаю, что имею дело с человеком нездоровым. Спрашиваю, что он предлагает. Он говорит: «Это ущемляет мои права как личности. Я должен отжиматься каждые два часа, а тут я не могу этого делать». Я говорю: «Знаете, я ничем не могу вам помочь, кроме того, чтобы вы приходили отжиматься в мой кабинет». Мои молодые коллеги в ужасе: он приходит, снимает ботинки, начинает заниматься спортом. Я понимаю, зачем он это делает – чтобы привлечь внимание. Я говорю ему: «Проходите, отжимайтесь», а сама занимаюсь тем, чем обычно. Продолжалось это недели полторы. Легко представить, сколько бы это длилось, если бы мы с ним «качали права».

Другая женщина считала, что ФСБ прячет в капусте, которую она покупала в магазине, подслушивающие устройства, в связи с чем просила оставлять свою хозяйственную сумку в углу моего кабинета. Я сказала: «Хорошо, оставляйте». Ее тоже хватило на несколько дней.

Другой случай был гораздо труднее. Через какое-то время после «Норд-Оста»3 мне сказали, что у нас в зале сидят десять чеченцев, из которых только один говорит по-русски. Представьте это первое желание, чтобы они ушли из библиотеки как можно быстрее. Может, они подложили бомбу, может, внесли какие-то устройства. У нас множество посетителей, иностранных центров, компьютеров, мы в двух шагах от Кремля. Что предпринять в такой ситуации? Я позвонила министру культуры, который жутко перепугался и правильно сделал. Кто-то предложил подойти к этим людям и сказать им, чтобы они ушли из библиотеки. Или хотя бы просто спросить, что они здесь делают?

Я говорю, представьте, что я подхожу к группе молодых чеченских людей и прошу их уйти из библиотеки. Они – москвичи. У них правильно оформлены документы. У нас общедоступная библиотека. Какое я имею право их выгонять или спрашивать, что они тут делают? Если они просто ответят: а вам какое дело? Может, у них медитация здесь происходит.

Сказать, что я не подпрыгивала от каждого телефонного звонка в тот момент, я не могу. Я безумно боялась, что что-то произойдет. Эти люди оказались чеченскими студентами, готовившимися к сессии. Но во что могли бы вылиться наши действия? Ни во что. Они бы ушли. Но какую душевную рану я бы навеки нанесла и им, и себе, и своим сотрудникам!

Думаю, что в данном случае совершить выбор мне помог замечательный человек – Владимир Щербаков, который руководит в Ростове-на-Дону лабораторией по идентификации трупов погибших на чеченской войне. Это один из тех буквально святых людей, который заслужил премию фонда Сороса за подвижничество. Он собирает косточки наших солдат. (Между прочим, после вручения премии его тут же ограбили, решив, видно, что он получил какие-то безумные деньги.)

Когда я была в его лаборатории, я заметила, что рядом с ним работают чеченские ребята. Я была удивлена и спросила: «Почему у вас чеченцы?» Он ответил: «У них есть традиция, они никогда не будут убивать тех, с кем преломляют хлеб». Так возникает цепная реакция добра. На самом деле закон толерантности прост: поставь себя на место другого.

Почему я должна заниматься этим проектом? Меня вылепили такие замечательные люди, как о. Всеволод Шпиллер, человек высочайшего интеллекта и толерантности. И Дмитрий Сергеевич Лихачев, конечно. В документальном фильме «Власть соловецкая»4 есть замечательный эпизод, когда его спрашивают: почему людей, которые мучили его в лагере, он показывает со спины? Он ответил: «У них же есть дети». Отец Александр Мень. Когда-то у меня был с ним разговор. Я долго убеждала его, что кто-то из его духовных детей что-то неправильно делает. Он говорит: «Да, Катя, вы наверняка правы. Но когда люди делают что-то неправильное, я пытаюсь представить, какие они были детьми».

Конечно, трудно дойти до таких высот духовного подвига. Но я знаю одно: людей ни в коем случае нельзя унижать. Их можно наказывать, если ты имеешь на это право. Но ни в коем случае нельзя унижать. Можно не соглашаться с человеком, спорить, говорить резкие вещи, но при этом наше сердце не должно быть исполнено желанием унизить его. Это тем более трудно нам, чья жизнь прошла в тотальном унижении – и в политической, и в личной жизни.

Я помню, как мы когда-то делали выставку «Белье советской эпохи». Дело отнюдь не в насмешке над этими трико с начесом. Дело в трагедии целого поколения женщин, униженных тем отношением к своему телу, которое им навязывалось. Я до сих пор помню случай из своего детства. Перемена в 613-й школе в Харитоньевском переулке, туалет для девочек. И какая-то девочка, у которой родители, наверное, жили за границей или были дипломатами, показывает заграничное белье. До сих пор, больше пятидесяти лет, я помню его в деталях. Сейчас я понимаю, что ничего в нем не было особенного, наверняка из какого-нибудь магазина ТATI, если они тогда существовали. Но оно было абсолютно не таким, как у всех нас. Казалось бы, какое отношение это имеет к толерантности, о которой я говорю. На самом деле, наверное, имеет. Как и все то, что нас окружает».5

_______________________

1 «Идущие вместе» – российская межрегиональная молодежная организация, созданная администрацией Президента России. Она существовала в 2000-2007 годах под руководством Василия Якеменко.
2 Джордж Сорос - американский финансист, создатель международной благотворительной организации Институт «Открытое общество», известной также как «Фонд Сороса».
3 Речь идет о захвате Театрального центра на Дубровке в Москве 23 октября 2002 года, когда группа чеченских боевиков удерживала в течение трех дней зрителей мюзикла «Норд-Ост».
4 Реж. Марина Голдовская, 1988.
5 Этот монолог в 2004 году записал Игорь Шевелев для журнала «Психология. Новый век».

(с)

_______________________________________________________

Екатерина Юрьевна Гениева - российский филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, член федерального гражданского комитета партии Гражданская платформа. Генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года

@темы: Журналистика

---

случайно закрыла от всех запись, прошу прощения

Наткнулась на любопытную книгу Соколова-Митрича "Нетаджикские девочки. Нечеченские мальчики
".
Книга эта интересна 2мя моментами: написана в 2005 году, до Манежки (когда нацболы били приезжих), до Кондопоги, до расцвета звезды Кадырова.
Она рассказывает о том, откуда, по-мнению автора, взялся русский фашизм. Это серия материалов, подготовленных самим автором в ходе его журналистских командировок на Северный Кавказ и в другие регионы России. Для нулевых эта книга была настоящим прорывом. Не "радикальный", не "националист", обычный журналист центрального, умеренно-либерального крыла пишет об этнических чистках в Чечне (в нулевые это была табуированная тема, как в общем и сейчас), тогда на таком выезжал Рогозин и ему подобные. В отличие от них, Соколов-Митрич никого не обвиняет и не пытается "очистить Москву от мусора" (как это обещал тогда предвыборный ролик Родины). Он изучает болезнь. А фашизм - это безусловно болезнь, болезнь общественная, нельзя просто снимать симптомы. Ее нужно лечить, а для этого необходим диагноз. В последнем и пытается разобраться наш коллега, недавно покинувший "Русский Репортер", где имхо, он был одним из самых сильных авторов.
Мой совет, не читайте на ночь, если принимаете такие тексты близко к сердцу.

запись создана: 11.07.2015 в 00:19

@темы: Русский мир, Народы Кавказа

---

На купели для омовения пальцев при входе в Нотр-Дам написано: "Я - Путь, что ищет своих путешественников".
Религия, как и любая доктрина, - это дорога, вопрос только в том, куда люди хотят по ней идти и для чего использовать.
Я принесу сюда 2 статьи из журнала "Профиль". Между ними прошло чуть больше полугода. Одна из них про французскую девушку, которая стала "невестой джихада", вторая - о нашей соотечественнице Варваре Карауловой, чью историю сейчас активно обсуждают в СМИ.
Лично мне кажется преждевременным ставить между этими двумя историями знак равенства. Если в первом случае речь идет о некоей тенденции, то во втором пока мало информации, чтобы сделать схожие выводы.
Это может быть, как часть тенденции, так и частный случай. Если говорить о моем опыте, в 11м классе школы, где я училась, моей близкой подругой была девушка, которая добровольно приняла ислам. Это была очень спокойная и образованная девушка, вполне разумная и не желавшая куда бы то ни было уезжать. Еще одна моя однокурсница в институте на третьем курсе бросила все и уехала в Тибет. Как мне кажется, молодым людям свойственно искать себя в разных путешествиях, увлечениях, дорогах и поступках. И нам бывает сложно разобраться, где настоящая, а где мнимая опасность. Граница порой такая зыбкая - в том и загвоздка, а наши СМИ, к сожалению, не делают ее проще, порой раздувая истории из чистого воздуха. Как бы там ни было, в первую очередь хочется пожелать Варваре, чтобы все в ее жизни сложилось хорошо и она была счастлива.
И все же, что касается священной войны с неверными. От себя хочу сказать. Да, люди уезжают. В прошлом году около двух тысяч человек покинуло Россию, чтобы примкнуть к ИГ. И это только приблизительные официальные данные. Отдельная история с республиками бывшего СССР. Я общалась с чиновниками в Узбекистане и Кыргызстане, они хором говорят, что из-за ужесточения миграционной политики РФ, людям в этих государствах стало сложнее кормить свои семьи, и вчерашние "гастарбайтеры" вместо метлы сегодня все чаще берут в руки оружие. Конечно, эта риторика (прямо скажем, где-то напоминающая шантаж) предназначена для российских властей. И, конечно, можно спросить правительства этих двух сопредельных государств (в одном из которых дважды за последние 10 лет был переворот), почему они сами не могут обеспечить достойную жизнь своим гражданам и тем приходится идти к ИГИЛ (там, по чужим рассказам, им платят хорошие деньги, есть даже соцпакет и гарантия денежной страховки для близких, если с наемником что-то случится). Но все-таки, это повод задуматься и для нас тоже.
Этот пост не про религию и не про Исламское Государство, он про дороги, которые мы выбираем и которые выбирают другие. Мне бы хотелось, чтобы вы просто прочли эти две статьи и подумали над ними. Возможно, в будущем это окажется для кого-то полезным.

«Я вышла замуж за воина»

Почему французские девушки грезят о джихаде и уезжают в Сирию
Дата публикации: 08.11.2014


К террористам в Сирии и Ираке примкнули свыше тысячи молодых граждан из Франции — больше, чем из любой другой европейской страны. Причем на «войну с неверными» едут не только бедные и обездоленные, но также дочери и сыновья представителей среднего класса.

Иногда она без особой причины поднимается по лестнице на второй этаж. Проходит по коридору мимо комнаты сына, заглядывает в спальни дочерей. 40-летняя Северин Мехо ложится на кровать рядом с белым плюшевым зайцем. На мгновение закрывает глаза. Она не может понять, как получилось, что в родительском доме осталась только одна из двух дочек — 15-летняя Кенза и почему Сара покинула их.

Девушка в черном

О Саре в этой комнате мало что напоминает: плюшевый заяц, перевод Корана, молитвенник и руководство, в котором описывается, как мусульманской женщине надлежит производить гигиенические процедуры. Это потрепанная брошюра в розовой обложке с небольшими иллюстрациями. Глава 3 посвящена чистке ушей.

В коробочке лежат красный лак для ногтей, тушь для ресниц и блеск для губ, но скоро будет два года, как Сара в последний раз красилась. Два года назад Сара, которой тогда едва исполнилось пятнадцать, перешла в ислам.

11 марта 2014 года она уехала из Франции, чтобы примкнуть к сирийским джихадистам. Где именно она находится, в какую именно террористическую группировку влилась, родные не знают.

В тот день отец, как всегда, подвез ее на автомобиле до железнодорожной станции в Нарбонне. Оттуда она обычно ездила на поезде в школу в соседнем Каркассоне. На записи, сделанной камерой наблюдения, видно, как 17-летняя Сара в 7 часов 44 минуты стоит на платформе в Нарбоне: две сумки через плечо, белые джинсы, белые кроссовки. Голову покрывает черный хиджаб. Последние кадры Сары на французской территории тоже сделаны камерой наблюдения — в аэропорту Марселя. Во второй половине дня она вылетела в Стамбул, оттуда на следующий день — в Антакью, к турецко-сирийской границе.

Северин Мехо разложила распечатанные снимки с камер видеонаблюдения на обеденном столе, рядом последняя фотография Сары, сделанная матерью. Девочка с ног до головы одета в черное: джильбаб — цельная одежда до пола с широкими рукавами и хиджаб. Сара улыбается, у нее мягкие округлые черты лица.

«Пока она не уехала, я даже не знала, что происходит в Сирии. Для меня это была далекая страна», — говорит Северин, проводя рукой по фотографии; ее ногти обгрызены и имеют форму узких полумесяцев. Зато теперь она буквально помешалась на новостях: где именно ведет бои «Исламское государство», где Запад наносит воздушные удары по террористам? В гостиной постоянно работает телевизор, иногда она даже на ночь не выключает радио.

Убежать на войну

В тот мартовский вторник Сара не вернулась вечером домой. Семья обратилась в полицию. На следующий день полицейские пришли уже со снимками с камер наблюдения — они реконструировали маршрут Сары. Задав несколько вопросов, они ушли, забрав с собой компьютер и планшет Мехо.

Два дня спустя у Северин Мехо звонит мобильник, на дисплее отображается неизвестный номер. Она настолько взволнована, что передает телефон своему старшему сыну Джонатану. Это Сара. Она просит родителей не беспокоиться. «Я вышла замуж за Фарида, воина. Ему 25 лет, он из Туниса».

— Где ты? — спрашивает Джонатан.

— В Сирии, — отвечает сестра.

Еще она говорит, что защитит своих родных, хоть все они и неверные. И кладет трубку.

Ее мать называет себя атеисткой. Отец Камель Мехенни мусульманин; он родился во Франции, в семье француженки и алжирца.

Но Мехенни не ходит в мечеть, пост в Рамадан соблюдает не строго. Сидя за столом рядом с женой, он говорит: «Мы воспитывали наших детей без привязки к религии. Держаться вместе было для нас важнее веры».

Отец — высокий мужчин со спокойным характером и сильными руками. В последние несколько лет он перебивается случайными заработками. В регионе высокая безработица. «Мы должны были что-то заметить», — говорит Мехенни. Эти слова регулярно повторяет и его жена.

Они живут в двухэтажном желтом доме в пригороде Нарбонна, название которого просили не печатать: 8 тыс. жителей, вокруг виноградники Лангедока. Дикий виноград вьется у входа в дом, в саду стоит пластиковый бассейн. Повсюду висят семейные фотографии в рамках.

Казалось бы, нет ничего, что могло бы заставить 17-летнюю девушку сбежать отсюда. Но Сара долго готовилась к своему бегству. Радикализация ее взглядов происходила постепенно, на глазах у родных.

Религия и одежда

Подобно болезни, развивающейся медленно, но неуклонно, экстремизм поражает юных французов. Ее течение может варьироваться, но всегда проходит определенные стадии.

По разным оценкам, в Ирак и Сирию приехали или едут около тысячи граждан из Франции — больше, чем из любой другой европейской страны.

Целые семьи оказались втянуты в джихад, включая сотни юных француженок. Многие из них выходят замуж за боевиков, воюющих на границе Сирии и Турции. Ведь коль скоро девушка сочетается браком и беременеет, ей будет труднее бежать. В число террористических формирований, осуществляющих вербовку во Франции, входят «Исламское государство» и «Фронт ан-Нусра».

«Они целенаправленно ловят в свои сети молодежь. Юношей — для одних целей, девушек — для других», — говорит Дуния Бузар, уже 15 лет занимающаяся проблемой радикализации французских подростков.

Бузар 50 лет, она антрополог, специализируется на религии и начала изучать феномен самозваных воинов Аллаха, еще когда в министерстве внутренних дел Франции называли такие случаи единичными. В 2006 году она написала книгу на данную тему, своего рода руководство по воспитанию для родителей. Она предвидела такую радикализацию французских подростков, говорит она. И ей жаль, что она не ошиблась.

В солнечный осенней день Бузар сидит в парижской брассерии и каждую минуту сбрасывает звонки на мобильнике. Сегодня она входит в узкий круг советников министерства внутренних дел. Весной, когда случаи с тайным отъездом несовершеннолетних участились, Бузар создала горячую линию для родственников. Каждую неделю за консультацией обращается в среднем по пять семей. Но с недавних пор бывает и так, что звонят девчонки-подростки. Они спрашивают, как быть, если кто-то из подружек перестал ходить в кино и пользоваться косметикой и начал кутаться в просторные одеяния.

В случае с Сарой тоже все начиналось с этого. А потом девушка перешла в ислам. Когда она рассказала об этом родителям, Северин Мехо решила: ничего страшного, дочь просто интересуется верой отца. Потом Сара начала регулярно совершать намаз, сначала дважды, а позже и пять раз в день. Затем она сменила облегающие джинсы на длинные платья, перестала выходить из дома без хиджаба и выщипывать брови.

Застав свою дочь за прилаживанием хиджаба, Северин Мехо сказала: «Сара, религия — это то, что ты носишь в своем сердце. Ты не должна показывать ее всем». Сара парировала: ты «неверная», «нечистая», не тебе об этом судить.

Между ними все чаще стали случаться конфликты, за столом не прекращались споры. Родители запретили дочери выходить из дома в полном одеянии. Они боялись, что на Сару могут напасть антиисламисты. Поэтому она часами просиживала дома за компьютером.

— Мы должны были этому помешать, — говорит мать.

— Мы не заметили, как все далеко зашло, — вздыхает отец.

Однажды к Саре, когда та по скайпу общалась с одной из «сестер» и просматривала фотографии убитых детей, незаметно подкралась 14-летняя Кенза. «Такие вещи тебе видеть незачем», — сказала Сара и быстро закрыла страницу.

«Три четверти завербованных росли в семьях атеистов»

Количество подростков, увлекшихся радикальными идеями и ушедших из дома, во Франции стремительно растет, с января 2014 года к Дунии Бузар обратилось свыше 140 семей. Раньше, говорит Бузар, радикализация затрагивала преимущественно бедные и необразованные слои. Часто на войну против неверных уходили иммигранты из исламских стран. Сегодня ситуация изменилась. «Три четверти завербованных людей росли в семьях атеистов», — говорит она. Но среди них есть и дети родителей-христиан и даже иудеев, в основном из среднего, а иногда и из высшего класса. Родители работают учителями, госслужащими или врачами. Бузар даже вспоминает о случае со студенткой элитного университета. Похоже, все больше французских девушек грезят джихадом. Благодаря интернету и соцсетям индоктринация подростков сегодня не представляет труда. В ходе своих исследований Бузар выяснила, что французское отделение «Фронта ан-Нусры» регулярно привлекает «хедхантеров», целенаправленно вербующих девушек и юношей.

Промывка мозгов проводится по одному и тому же принципу, как в сектах: прежде всего жертву вырывают из ее окружения. Вынуждают прекратить любые отношения с родными и друзьями. Затем начинают обрабатывать — видеосюжетами о генно-модифицированных продуктах питания и мнимых заговорах. Жертвам внушают, что мир лежит во зле и только они входят в число тех избранных, которые могут изменить мир к лучшему.

В результате промывки мозгов девушки и юноши постепенно теряют связь с привычной жизнью и свою идентичность, взамен которой формируется новая. Нередко после этого они начинают считать себя избранными борцами за новый мир.

Антрополог выяснила, что всех проникшихся радикальными идеями девушек объединяло одно: они хотели работать в соцсфере или в организациях по оказанию гуманитарной помощи. Так, Сара собиралась стать воспитательницей детского сада. Как только человек выражает такое желание, например в профиле Facebook, исламисты расставляют свои сети. Они называют себя «сестрами по духу» и набиваются в друзья. На этом начальном этапе агитаторы не затрагивают религиозных вопросов, но пытаются выстроить особый эмоциональный мир. Затрагивают нужные струны души, например, показывая фотографии детей, погибших в результате применения химического оружия сирийским режимом. И только когда жертва крепко запутается, когда ее начинают терзать сомнения в справедливости привычного мира и собственной жизненной модели, агитаторы разыгрывают исламскую карту.

«Разумеется, на деле им проповедуют совсем не ислам», — говорит Дуния Бузар; сама она мусульманка. Экстремисты используют религию, чтобы создать иллюзию некой высокой, «божественной» цели. И такие девушки, как Сара, сбитые с толку и разочарованные мнимым упадком Запада, им верят.

«Президент Французской Республики разделяет ваше отчаяние»

Сара, сомневающаяся и наивная, стеснительная и отзывчивая, в результате такой проработки решилась оставить родных. Иногда она присылает родителям или брату SMS или сообщения через Facebook. У нее все хорошо, пишет она. Каждый день мать набирает ее номер, но Сара не снимает трубку. Родители писали письма — и президенту, и министру внутренних дел Франции. Они хотят, чтобы государство, которое допустило выезд за границу их несовершеннолетней дочери, теперь вернуло ее или хотя бы сказало, где она. Единственный ответ, который они получили, — это письмо из Елисейского дворца, от аппарата президента Франсуа Олланда, датированное 2 мая: «Знайте, что президент Французской Республики разделяет ваше отчаяние». И больше ничего.

В двух с половиной часах езды от дома родителей Сары, под Тулузой, в кафе с интерьером в ярких цветах, сидит 60-летняя Доминик Бон. Она как никто другой понимает чувства родителей девушки. Худая невысокая женщина с запоминающимся лицом, госслужащая на пенсии. Как и Мехо, она атеистка.

Доминик Бон потеряла сына, 30-летнего Николя, который примкнул к экстремистам ИГ. Единственная память о нем — SMS-сообщение, отправленное с его номера 2 января 2014 года: «Ваш сын взорвал себя в занятом врагами селе под Хомсом. Да примет Аллах его мученическую жертву».

Это было 22 декабря 2013 года. Девятью месяцами ранее, в марте 2013-го, Николя уехал из Франции вместе со своим сводным 22-летнем братом по отцу Жаном-Даниелем. Жан-Даниель тоже погиб в Сирии. Матери Николя сказал, что на две недели поедет с друзьями в Таиланд. А когда он не вернулся и не дал о себе знать, Доминик позвонила одному из его приятелей.

— Из какого Таиланда? Мы там и не были, — ответил тот.

После этого она регулярно разговаривала со своим сыном по телефону.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивала она.

— Мое место здесь, в борьбе против Башара Асада.

«Джихад — это долг»

Мать описывает Николя как доверчивого, терзаемого сомнениями человека, над которым потешались даже его друзья. Родители развелись, когда ему было три года. В 27 лет он перешел в ислам, хотя у него в семье мусульман не было. Доминик Бон поначалу сочла это очередным чудачеством сына. И когда он бросил курить гашиш и пить, она это только приветствовала. Женщина думала: хорошо, если религия поможет сыну найти опору в жизни. Не нравилась ей только его борода. «Нельзя ходить по городу в таком виде», — внушала она ему. Когда же сын облачился в широкий плащ до пола и мусульманскую шапочку, она запретила ему навещать себя в таком виде. «Я француженка, я убежденная приверженка лаицизма, для меня это был уже перебор», — говорит Бон. Они часто спорили, взгляды Николя становились все более радикальными. Он ругал сестру за то, что она летом носит футболку с открытыми рукавами. Мать была в ужасе: «Прекрати, Николя». Он ответил, что, вероятно, им никогда не встретиться в раю. Николя все чаще говорил о том, насколько опротивела ему жизнь во Франции: «Здесь нет истинных мусульман».

Мать советовала ему поискать работу. «Регулярный доход делает человека хоть немного счастливее», — говорила она. Попытки сына обратить ее в свою веру раздражали. Николя много времени проводил за чтением Корана.

В июле 2013 года он снялся в пропагандистском ролике ИГ. На голове — куфия. На заднем плане развевается черный флаг ИГ. Николя называет себя Абу Абдом аль-Раманом и чеканит слова, как запрограммированный: «Я француз. Моя мать француженка. Мои родители атеисты, у них нет веры. Хвала Аллаху, альхамдулиллах, скоро будет три года, как я принял ислам». Николя призывает своих «французский братьев», своих «европейских братьев» последовать его примеру: поехать в благословенную землю Шам, в Сирию, чтобы принять участие в войне. «Джихад — это долг», — произносит он два раза подряд, как если бы заело пластинку. В конце он требует от Франсуа Олланда вывести французских военнослужащих из Мали и принять ислам, ведь только это может спасти президента от «адского огня».

«Они хотят поиграть во Всевышнего»

Как выясняла исследовательница экстремизма Дуния Бузар, юноши и мужчины, отправляющиеся на джихад, руководствуются другими мотивами, чем девушки и женщины. Их тоже привлекает «гуманитарный» профиль переустроителей мира, но эта сторона для них не так важна, как возможность почувствовать себя «рыцарем», несущим определенную миссию. Многие мужчины становятся боевиками, желая воплотить фантазии о собственном всемогуществе. «Они хотят поиграть во Всевышнего, который распоряжается жизнью и смертью», — говорит Бузар. Именно это двигало Мохаммедом Мерахом, от рук которого погибло несколько человек в иудейской школе в Тулузе.

Другие просто хотят почувствовать свою сопричастность, стать членами группы. Вероятно, такое желание двигало Николасом Боносом.

Его мать открывает свой Renault Clio, предварительно выкурив самокрутку. Делать самокрутки ее научил Николас. Ее сын погиб десять месяцев назад на чужбине. Он стал для нее чужим человеком, который позировал перед камерами в форме и с автоматом Калашникова. И называл афганских моджахедов примером для себя.

«Моего мальчика мне уже не вернуть, но я могу помочь другим родителям», — говорит она. Для этого женщина создала общественную организацию. За неделю на нее вышли три семьи — родители, которые потеряли своих сыновей, уехавших в Сирию. Вместе они будут бороться за то, чтобы «возвращенцы» в тюрьмах получали психологическую помощь.

Для правительства любой, кто уехал в Сирию, — террорист, с которым все ясно, говорит Бон. Для нее, матери, ситуация менее однозначна: «Это ведь прежде всего дети, дети запутавшиеся, они сами жертвы агитации».

Недавно Кенза Мехенни в порыве ярости написала своей сестре гневное сообщение в соцсети Facebook: «Какая же ты подлая, Сара! Как ты могла так нас здесь бросить, как ты можешь так поступать с мамой и с папой — ради этой дряни, ради этой войны, такой далекой».

Сара до сих пор ничего не ответила.

Оригинал: www.profile.ru/mir/item/88378-ya-vyshla-zamuzh-...

Автор: Юлия Амалия Хайер

Перевод: Владимир Широков




Побег в Сирию

Задержанной в Турции россиянке грозит уголовное преследование за участие в бандформированиях

Дата публикации: 05.06.2015



В Турции в пятницу при попытке выехать в Сирию была задержана студентка МГУ Варвара Караулова. Неделю назад отец девушки сообщил, что дочь без предупреждения уехала в Турция и пропала. Еще тогда он предполагал, что Варвару могли завербовать исламские экстремисты. Теперь девушке грозит уголовное преследование и отчисление из вуза.

Пропавшая 19-летняя студентка из Москвы Варвара Караулова, которую неделю безуспешно разыскивали родители, была задержана в Турции в пятницу утром. Как сообщила пресс-служба МВД России, девушку остановили при попытке пересечь границу с Сирией в городе Килис. Официальных сообщений об идентификации задержанной от турецких властей еще не поступало, но в правоохранительных органах не сомневаются, что это именно Варвара Караулова. В МВД РФ отметили, что напасть на ее след удалось благодаря слаженным действиям российских и турецких правоохранительных органов и поддержке Интерпола: «В настоящее время Караулова содержится в Национальном миграционном агентстве турецкой республики».

Также в МВД РФ сообщили, что россиянка может быть привлечена к уголовной ответственности по обвинению в покушении на участие в незаконном вооруженном формировании (ст.30 ст. 208 УК), которое предусматривает наказание до 7 с половиной лет лишения свободы. В свою очередь, в МГУ, где Варвара Караулова училась на втором курсе кафедры культурологии философского факультета, заявили, что за прогул сессии она может быть отчислена.

Получить комментарий от посольства России в Турции пока не удалось.

О пропаже Карауловой стало известно 28 мая. Ее отец Павел Караулов на своей странице в Facebook сообщил, что 27 мая в 12.00 дочь уехала в университет и не вернулась. «Русская, волосы темно-каштановые, глаза — карие, рост 168 см, одета в длинную юбку, может носить хеджаб, — писал он. — Варю увезли в Стамбул (Турция) - рейс Аэрофлота SU-2132 Шереметьево-Ататюрк. Предположительно для переброски в Сирию или Ливию. Прекрасное знание языков: английский, арабский, немецкий, французский, латынь, сделало свое дело».

Родители устали от звонков журналистов и в настоящее время воздерживаются от общения. «Полицейские власти Стамбула официально подтвердили факт прибытия 27 мая упомянутой российской гражданки на территорию страны», — сообщил еще накануне накануне МИД России. В ведомстве добавили, что Караулова получила загранпаспорт в апреле 2015 года УФМС по Москве.

«Сейчас идет идентификация личности девушки, похожей по фотороботу на Варвару, которую сегодня задержали на границе в Сирии, — сказал «Профилю» адвокат Александр Карабанов, представляющий интересы семьи. — Официальных результатов идентификации пока нет. Я нахожусь на связи с отцом и сегодня вечером вылетаю в Турцию, потому что, если это она, могут пойти разные варианты событий. Вполне вероятно, что у Турции могут быть к ней вопросы». По словам адвоката, девушку теперь могут либо депортировать в Россию, либо просто отпустят.

«Но если это она, то уже слава богу, что она жива и здорова, и безусловно, надо устанавливать истинные причины, почему она таким экстренным способом покинула Россию, не поставив никого в известность, и пыталась попасть в Сирию», — отметил юрист. По его словам, семья по-прежнему придерживается рабочей версии, что Варвару могли завербовать исламские экстремисты.

«Она действительно увлекалась исламом, знает очень хорошо арабский язык и еще четыре языка, и, собственно говоря, она является идеальным объектом для вербовки для того, чтобы впоследствии использоваться какими-то радикальными сектами в своих интересах, — сказал адвокат. — Другое дело, что здесь принципиальный момент: то ли она делает это добровольно, то ли на ее психику каким-то способом воздействовали». Карабанов отметил, что недавно посетил форум в Сочи, на котором обсуждали исламский экстремизм. По его словам, на мероприятии была озвучена официальная статистика, что только за прошлый год в России исламистами было завербовано 1700 человек.

@темы: Журналистика

---

Дети России

Ну, и для тех, кто уже утомился и не может больше читать, повешу фотки
Это работы фотконкурса "Дети России", который второй год проводит портал "Национальный акцент".
Повешу несколько своих любимых и дам ссылку на остальную галерею)))


"Чукотское счастье"

+++

"Русский костюм"


"дочь самурая" "Сын оленевода"


"Игра "Угадай невесту"


"Связь поколений"


"Веселый разговор"

Больше фоток в галерее на (с)айте

@темы: Калмыки, Русский мир, КМНС, Журналистика

---

В журнале "Русский Репортер", который, к моей не проходящей радости, продолжает бороться за свое существование, вышел отличный репортаж - "Улыбка волка".
Он про чеченского врача Хасана Баиева, у нас о нем пишут довольно мало, а зря.
Вот, что говорит о нем Википедия:
Хасан Баиев (4 апреля 1963 года, Алхан-Кала, Чечено-Ингушская АССР, РСФСР, СССР) — чеченский пластический хирург, Человек года в США, Великобритании и Японии, лауреат Международной премии «Врач Мира», меценат, чемпион США по самбо, чемпион США по боям без правил, обладатель чёрного пояса по дзюдо, писатель.

Но мне, как и многим из вас, я думаю, это имя знакомо прежде всего в привязке к Шамилю Басаеву. Что, конечно, обидно и не совсем справедливо. Сегодня этот человек снова оперирует в Чечне - детей из дальних аулов, для которых он последняя надежда на полноценную жизнь. Материал "Улыбка волка", это не репортаж, а скорее прямая речь. И я безмерно благодарна "РР" за этот материал. Он действительно об уникальном, неординарном человеке, благодаря которому Чечня, чеченское общество становится немного ближе и понятней.

Улыбка Волка

Как врач Басаева и Радуева бесплатно спасает детей

Расщепление нёба, или «волчья пасть». Это широкая расщелина на лице, в районе верхней губы. Нёбо отсутствует. Человек не может нормально есть — пища выходит через нос. Не может разговаривать. Нарушены дыхательные функции, так как отсутствует фильтрация. Задача хирурга — восстановить анатомию нёба. А это — искусство. Выкраивается и сшивается слизистая, потом восстанавливаются речевые мышцы, и от качества работы зависит, как ребенок будет артикулировать. Особо важная деталь — сшивание язычка, он расклинен. Потом все закрывается слизистой, которая сшивается из лоскутов. Очень важно прооперировать в раннем возрасте: упустишь время — упустишь жизнь. А после операции — годы упражнений с логопедами, сложная работа ортодонта… Больше всего детей с «волчьей пастью» рождается именно в Чечне. Никто не подсчитывал, сколько их родители дышали горящей нефтью. Никто не задумывался, сколько яда впитала земля, осыпаемая ракетами и бомбами. Никто не измерял тот стресс, что испытали люди за две войны. Спасая всех подряд во время обеих, хирург Хасан Баиев вынужден был эмигрировать. А потом вернулся, чтобы восстанавливать мир и здоровье детей. Которые теперь снова под угрозой
Дмитрий Беляков поделиться:
28 мая 2015
размер текста: aaa
Чем целоваться

— Ее проинтубировали?

— Нет еще.

— Почему?

— Вазофикс долго не могли поставить…

— А что так? Разучились катетер ставить? Долго возитесь!

— Да там вены плохие у ребенка… Не видно.

— Мне самому все сделать? Вены… Не вены плохие, а руки кривые…

Ассистент хирурга распахивает халат серо-голубого цвета и важно протягивает хирургические перчатки. Хирург ныряет в халат, неторопливо разминает пальцы и по-хозяйски обходит операционный стол. Вокруг суетятся операционная сестра, анестезиолог с ассистентом и медсестры. Хирург смотрит на мониторы наркозного аппарата. Агрегат шумно «дышит», пронзительно пищит и пиликает. Хирург бормочет: «Так… Давление… В норме… Кардиограмма… Пульс… Все в норме…»

Ассистентка аккуратно выравнивает высоту стола, двигает ящичек с сияющими инструментами, качает яркий, как солнце, диск, освещающий пространство стола и неподвижно лежащее на нем крохотное восьмимесячное тельце. Девочка из Ингушетии. Вместо верхней губы — глубокая расщелина. «Волчья пасть».

— Обработали полость?

— Не-е-т. Мы… ждали.

— Кого? Или чего?

Ассистентка смущенно опускает глаза.

— Чего ждали, спрашиваю? — раздраженно ворчит хирург.

— Вас… что вы сами… как обычно.

Хирург шумно вздыхает и берет пинцет. После обработки полости рта и слизистой специальным раствором и спиртом личико младенца накрывают стерильной простынкой. В ней — окошко. В окошке — операционное поле. Остро заточенным, окрашенным зеленкой кончиком зубочистки хирург аккуратно выводит свой «чертеж». Тоненькая пунктирная линия бежит по бледной кожице. Согласно этому «чертежу» и будет восстанавливаться анатомия верхней губы.

Сама операция обычно длится около двух часов. Это сложно. Это тонко. Это — на всю жизнь. Переделать почти невозможно. Выкраиваются и сопоставляются мышцы верхней губы, восстанавливается анатомия крыла носа, сшивается слизистая… Особо тонкая работа — восстановление окаймляющего края губы. Перед тем как анестезиолог вытаскивает трубку из трахеи, вся бригада любуется результатом:

— Ты посмотри, как Хасан носик ей собрал, а?

— Да-а-а… Носик что надо! Хорош!

— А губы, губы посмотри!

— Ну… Будет чем целоваться!

Рождаемость и вырождаемость

Едем на машине из Грозного в Алхан-Калу. По «Эху Москвы» обсуждают неуклюжий опус Жириновского на тему как запретить кавказцам рожать так много детей. Хирург Хасан Баиев раздраженно выключает радио и, чеканя слова, произносит:

— Чечня действительно занимает первое место в России по рождаемости. И мы же держим первое место по детской смертности. За два месяца в Чечне умерло более семидесяти детей. Мне как врачу это известно. А статистику по детям с врожденными аномалиями кто-нибудь знает? Сколько детей рождается с гемангиомой, с «заячьей губой»? А сколько осталось с «волчьей пастью», не прооперированных из-за войны? В одном селе живет девушка, которая ни-ког-да не выходит из дома, потому что у нее такой вот, — Хасан разводит руками, — тяжелейший врожденный дефект. Что это значит для семьи? Для самой девушки? Угробленная жизнь — вот что!

Рассказывает доктор Баиев:

«…В 2007-м я только-только вернулся на родину и сразу же включился в работу. Привез Operation Smile в Таганрог. Достал автобус и привез двадцать детей из самых нищих семей, из дальних горных сел. Меня тогда Анелли Нерман, глава представительства Operation Smile в России, очень сильно поддержала. Она книгу мою читала и ко мне с уважением отнеслась. Но после Таганрога, вернувшись в Чечню, я понял, что так дело не пойдет. Нужно все делать у себя.

Моими самыми первыми пациентами были брат и сестра из горного Шатоя. Мальчику было девять, девочке — десять. У обоих погодков была эта самая «волчья пасть». Оперировал я тогда в Черноречье. Что это было… Махонькая операционная, древние тяжеленные столы с ручной педалью, свет — старый, неуклюжий, советских еще времен, им маневрировать невозможно, направить точно тяжело. Да вообще все оборудование было изношенным, 1980-х еще годов. Я вспоминал Америку и плакал от злости… Мы работали на износ. И было немыслимое паломничество. Я только тогда осознал весь масштаб стоящей перед нами проблемы…»

Коновалы разные

В приемной топчется ярко накрашенная нервная девица лет двадцати пяти. Она не говорит, а бормочет. Так тихо, что я ничего не слышу. Зато как грохочет голос Хасана, слышу прекрасно:

— Вот тот, кто тебе эту дрянь закачал в губы, тот пусть и откачивает! А я чужие ошибки исправлять не хочу! Нет, ваши деньги мне не интересны!

Девица, едва не плача, разводит руками:

— Ну что же мне делать?

Хасан пожимает плечами.

Хлопает дверь. Доктор Баиев вытирает разлитый кофе со стола и ворчит: «Терпеть не могу исправлять чужие ошибки. Коновалы разные понаделают черт знает что, а их пациентки потом ко мне прибегают: “Хасан, исправь мне нос, исправь мне уши…”»

На стуле вертится еще одна манерная девица. Леопардовые лосины, короткое ярко-розовое платье, ненатурально выпученные глаза, чуть припухшие, вздернутые скулы.

— Хаса-а-ан, ну посмотри на меня-а-а…

— Я и так смотрю, — хирург кидает быстрый взгляд на клиентку.

— Ну неужели ты ничегошеньки не видишь?

— Нет. Никаких показаний для операции не вижу.

— Ну ты меня уби-и-ил…

— Я тебе советую ехать домой. Нечего тебе поправлять. Все у тебя в норме.

— Нет, ну ты меня уби-и-ил, — повторяет девица и шмыгает носом. — Ну, посмотри на мой нос!

— Да я смотрю, смотрю. Нормальный он.

— Ну ты меня уби-и-ил…

Девица недовольно шагает к выходу. Я смотрю на припаркованный у подъезда «Лексус», усыпанный мелким крошевом страз «Сваровски», и мысленно прикидываю стоимость такого «апгрейда» лимузина. Хасан усмехается:

— Я блефаропластику ей делал. Теперь стала настаивать, чтобы нос ей укоротил. Насилу отвязался. Трудно с ними — но слава Богу, что они есть! Без них я бы не смог делом заниматься.

103 человека и Басаев

«Делом» Баиев называет операции детям. Их он оперирует бесплатно. А с тех, кто хочет «навести красоту», берет деньги. Такова бизнес-схема. На доход от состоятельных клиентов закупаются материалы, организуются акции. На эти же деньги живет сам врач. Он с огромным трудом, за шесть лет в третий раз, восстановил свой дом, полностью уничтоженный войной. Разумеется, помог родственникам, которые хлебнули лиха именно из-за него — хирурга Баиева.

— Когда я оказался в США, мне и сестра, и родители

рассказывали про зачистки, про то, как им достается, говорили: вот, мол, ты-то уехал, а мы-то остались… Их без конца «зачищали», их грабили, им угрожали. Кого-то уже нет в живых. А я, Хасан Баиев, с этим жил и живу. Но не сожалею о том, что сделал. Я спасал жизни. Всем подряд. Разницы для меня не было. Меня к этому клятва Гиппократа и вера в Бога обязывали.

Рассказывает доктор Баиев:

«Я не люблю про это вспоминать. Почему? Да потому что из десяти тысяч прооперированных мною за обе войны помнят только Радуева с Басаевым. Словно не было других…

Будущий террорист Басаев вырос на улице Дзержинского, в моем селе Алхан-Кала. Мы ходили в одну школу №1. Шамиль был годом младше меня. Невысокого росточка, тихий-тихий, молчаливый такой, неразговорчивый, вечно себе на уме.

Я ежедневно тренировался в секции дзюдо. Басаев не проявлял никакого интереса к спорту. Пару раз мы гоняли мяч в школьном дворе. Общих интересов у нас не было, и друзьями мы не стали. Просто односельчане…

Потом уже, после Буденновска, когда взошла его скандальная звезда, я только и вспомнил, что мы жили в одном селе, в километре друг от друга, и учились в одной школе. Что же с того? Мы вообще не пересекались до той самой памятной ночи с 30 на 31 января 2000 года.

30-го я, как всегда, оперировал. Работы было завались. Два дня подряд шел поток раненых. В основном мирные: кого накрыло миной, кого расстреляли в машине с вертолета, кто-то под артобстрел попал, кого-то вытащили из-под завала. Были и боевики с осколочными. Везли из Куларов, Алхан-Юрта, поселка Кирова, Молсовхоза… И вдруг — затишье.

У нас тогда было вот как заведено: я неделями жил прямо в нашей сельской клинике, чтобы не тратить время на походы домой и чтобы не рисковать зря. Мало ли что: артобстрел или Арби Бараев со своей кодлой… Если же я бегал домой, маму увидеть, то меня сопровождали десять-пятнадцать односельчан: это на случай, если отморозок этот припрется. Он же поклялся расстрелять меня «за помощь кафирам».

И вот полдня тишины. Я и подумал: пойду мать проведаю, ну и посплю немного. Спал-то я по два-три часа в сутки.

Мой помощник Нуради, который почти всегда находился при мне и помогал с ранеными, прибежал в пятом часу утра. Я только взглянул ему в лицо и сразу понял: что-то стряслось.

По дороге Нуради сбивчиво кое-как объяснил: идет огромный поток раненых с минно-взрывными. Они шли из Грозного и попали на минное поле. Несколько десятков погибло там же. Кого смогли — вытащили. В то, что сам Басаев, опытнейший воин, наступил на мину, я отказывался верить. Поверил, только когда увидел.

Первым моим пациентом той ночью был молодой паренек, боевик. Ему обе ноги снесло миной. Голос знакомым показался, а лицо все черно-бурое, все заляпано кровью и грязью. Так я и не знаю, кто же это был. Я ампутировал ему обе ноги под колено. На другое утро он так кричал… «Хасан!!! Ну зачем?! Зачем ты это сделал! Зачем?! Я только тебя ждал!!! Я ведь думал, ты мне ноги спасешь!!!» Ему же не объяснишь, что вариантов-то не было.

Пока я возился с ним, доставили всю груду. Ночь еще не сошла. Слава Богу, артобстрела не было… И вот всех привезли. Больше трехсот человек. Лежали вплотную. Мест в коридоре и в палатах уже не было. Я ходил, переступая через них. Потом их складывали на улице. И полуживых, и мертвых. А мороз был сильный: за 15 градусов.

Я колдовал над очередным раненым, когда в операционную заглянул Большой Асламбек. Он извинился перед моими медсестрами и ассистентами и очень вежливо попросил «посмотреть Шамиля». Так я узнал, что это правда — про Басаева.

Мой бывший односельчанин и самый разыскиваемый в России террорист лежал на первом этаже скромной сельской клиники, в дальнем углу коридора, на красном ватном одеяле. Все оно было в крови… Абдулхаджиев так на меня смотрел — никогда его глаз не забуду. «Он отказывается оперироваться. Категорически!» — пробормотал Большой Асламбек. Я склонился над Басаевым.

Он был в сознании. Все его лицо была сплошная черно-красная корка. Кожу проела пороховая копоть, покрыли множественные ссадины. Вот едва качнулись веки. Чуть шевельнулись слипшиеся от крови губы: «Хасан… Не… Не трать на меня время. Этих… спасай. Мо-ло-дых», — последнее слово он выдохнул по слогам. Я понял: это не было наигрышем. Шамиль Басаев совершенно не боялся умереть.

Я осмотрел его. Он сильно обморозился. Варежек или перчаток на нем не было. Руки были замотаны какими-то тряпками. Он снова шевельнул губами и прошептал: «Я замерз. Если можно… если есть возможность, согреться бы… Печка или что там?»

Ему снесло ногу чуть ниже голеностопа. Давление у него было 40 на 50. Расширенные зрачки. Бледный как бумага. Пульс уже едва прощупывался. Я понимал, что жить ему осталось минут двадцать от силы. Если бы он не истек кровью, то гангрена бы уж точно его добила.

Меня часто спрашивали: жалею ли я, что спас его — террориста и убийцу — тогда, морозной январской ночью? Глупый вопрос, друзья… Глупый. Да был ли у меня выбор?

Было много случаев в моей практике, когда в клинику доставляли труп, плавающий в крови и заботливо укутанный в теплое одеяло… Басаев и был тот самый случай. Ну, почти… Я взял нож, распорол на нем брюки и наложил тугой жгут чуть ниже колена. Почему это не сделали сами моджахеды? Ведь у каждого на прикладе автомата намотан кусок жгута! Наверное, не сообразили, растерялись. Представьте себе всю ситуацию: ночь, взрывы, крики, паника, падают люди, десятками падают. Мертвые падают. Рядом с вами. Ночь, смерть, взрывы. Ночь, холод, смерть. Ужас. Хаос…

Пока готовили инструмент, я обработал ему лицо, почистил, смазал йодом. Размотал все тряпки, осмот- рел его руки. Перебинтовал. С двух сторон поставил капельницы и полиглюкином поднял ему давление. Он порозовел. А потом… Потом я его спас.

Все операции мы проводили в условиях местной анестезии. Других условий не было. Место ранения я обколол однопроцентным лидокаином. Резал обычной металлической пилой выше места ранения, в пределах здоровой ткани, чтобы избежать заражения от порохового яда, избежать гангрены. Боли он не чувствовал, но понимал, что ему ампутируют стопу. Он всю операцию молчал. Это длилось тридцать минут. Его немедленно эвакуировали. Вывезли. Куда — могу только догадываться. Скорее всего в Алхан-Юрт, а оттуда — в горы.

Меня смешат люди, которые утверждают, что я, дескать, из кожи вон вылез, чтобы спасти жизнь террористу, что это, мол, самая сложная в моей практике операция была. Да ничего подобного! Обычная была операция. Да, я его вытащил с того света. Только-то. А вот следующие двое суток я оперировал: семьдесят с лишним ампутаций, семь трепанаций черепа. 48 часов подряд. Всего 104 операции. Самые сложные были как раз те, которым трепанацию пришлось делать. У них у всех осколочные были в голову. Четверо из них умерли на другое утро.

Я до такой степени тогда мобилизовался… Я сам себе внушал, говорил про себя: «Не расслабляться. Не расслабляться. Не расслабляться». Я не допускал слабости. Я не спал все это время, но дважды терял сознание. Меня выносили на улицу, растирали снегом. Потом за моей спиной стоял человек, страховал, чтобы я не свалился. Я не преувеличиваю ничего. Все это правда».

Помощь терроризму и вред джихаду

Кто такой доктор Хасан Баиев и чем он известен? Забейте в поисковике его имя-фамилию, и в тысячах ссылок выскочит «операция, сделанная террористу Басаеву…» и «спасение террориста Радуева…» Такова жестокая медийная ирония: российский врач, талантливый челюстно-лицевой хирург, выпускник Красноярского медицинского университета, оказавшийся из-за войны в самом пекле и спасший тысячи и тысячи жизней — мирных жителей, моджахедов, солдат федеральных войск, всех без разбора, — остался в памяти исключительно как «тот самый доктор, который террористам жизни спас». Пожалуй, если бы не Басаев с Радуевым, мало кто интересовался бы Хасаном Баиевым, но именно скандальная слава всегда летит впереди самого человека.

Люди редко смотрят вглубь и не замечают полутонов. Большинство всерьез считают, что жизнь — черно-белая. А она, жизнь, серая. И все в ней противоречиво и неоднозначно. Однако в далеком 2000 году смерти Баиева желали очень многие: сотрудники ФСБ всерьез называли его пособником террористов, а головорезы Бараева приговорили хирурга к смерти «за вред, нанесенный делу джихада».

Сейчас его история превратилась в попсовый сюжет для развлекательных телепередач и глянцевых журналов. Телеведущая расспрашивает Баиева о том, как было на войне. Телеведущая — девочка без возраста с уловимыми следами пластической хирургии на лице; карие глаза Хасана иронично-мягко скользят по ненатурально острым скулам и целлулоидным губам. Профессионально трогательно дрожит, как бы от ужаса, изломанная бровь: «Хасан, признайтесь, вам было страшно? Как вы выжили?»

Мы сидим в приемной Баиева в Грозненском госпитале. На столе толстенный журнал. На развороте фотография Хасана. Безупречный фотошоп, прекрасно выставлен-ный студийный свет. В углу страницы длинный перечень гламурного шмотья, которое примерял Баиев. Он читает по слогам: «Эр-мен-жиль-да-зе-ния… Ребята… Да я таких слов-то неприличных не знаю. И ботву такую не ношу».

В тесном коридоре толпится не меньше ста человек. Мамы и папы, бабушки и дедушки. Они стоят, потеют, гудят, качают на руках детей и волнуются. Каждый из них смотрит в одну сторону — туда, где невозмутимо возвышается смуглая кареглазая немолодая женщина с флегматичным лицом. Белый колпак, белый халат. В кулаке зажат ключ. Это талисман — он отпирает дверь в отделение пластической хирургии. За этой дверью — кабинет Хасана.

Баиев смотрит хмуро. Не выспался. Молодая женщина с мальчиком лет шести старательно поправляет косынку и негромко спрашивает:

— Хасан, а вот… Вы нам обещали, что операция же будет. Будет, да?

— Будет… Операция… — с усмешкой отвечает Баиев.

— А когда?

— Вот когда анализы нормальные будут, тогда и операция.

— А что там? Ну, с анализами?

— Гемоглобин понижен.

— А-а-а… Гемо… Ге-ма-гла-бин, да? Поня-а-атно.

— Вы откуда? — спрашивает Юрий. Круглолицый, румяный, с насмешливыми глазами, русский коллега Хасана.

— Мы-то? — женщина смущается. – Ну… Так-то из Шатойского района. Мусолт-Аул, слышали?

Русский коллега Хасана смеется и мотает головой. Он про Мусолт-Аул не слышал. А я припоминаю. Я там был. Осенью 1999 года тот аул очень сильно бомбили и были большие похороны. Для женщины поездка из такой горной дали в Грозный — целое событие. Однако не повезло. Баиев терпеливо объясняет, почему операцию придется отложить:

— Вы поймите, это же нужно для успешного заживления ран. Пока не придет в норму гемоглобин, нельзя оперировать ребенка.

— Нам в школу скоро.

— Школа — это дело хоро-о-шее, — тянет Юрий и уточняет: — А лейкоциты-то в норме?

Баиев копается в справках и кивает головой.

— Ну вот! Подправим гемоглобинчик и прооперируем!

— А нельзя… ну… побыстрее подправить? — ноет женщина.

Юрий и Хасан устало переглядываются:

— Зовите следующего!

Рассказывает доктор Баиев:

«Я впервые услышал про Operation Smile еще на первой чеченской, от западных журналистов, а когда эмигрировал в США, то встретил там хирургов, работающих в рамках этой ни с чем не сравнимой благотворительной акции. Это настоящий хирургический марафон. Это мини-индустрия, которую поддерживают и спонсируют звезды Голливуда. Это шанс детям из бедных семей бесплатно получить самую квалифицированную помощь.

Неудивительно, что я загорелся идеей привезти Operation Smile в Чечню. Я очень хотел, чтобы здесь, на моей малой родине, лучшие в мире врачи помогали маленьким чеченцам из далеких горных сел. Для них, простых горцев из крохотных аулов, даже поездка к морю в Махачкалу — событие. А тут, представьте: к ним на дом приезжают светила медицины из Гарварда, Цюриха, Берлина, Токио…

Я сам специализировался на подобных операциях. С помощью Анелли Нерман я получил годовую стипендию для стажировки, чтобы практиковаться в разных странах. Я благополучно сдал все экзамены, получил международный сертификат, подтверждающий мое право участвовать в акциях Operation Smile по всему миру. Вот моя специализация: односторонняя и двухсторонняя «заячья губа», «волчья пасть», гемангиомы, врожденная доброкачественная опухоль (киста), ожоги, синдактилия (врожденное сращение пальцев. — «РР»).

Поедут ли к нам в этом году хирурги в рамках Operation Smile? Многое зависит и от информационного фона в Чечне, и от того, как дальше будут развиваться военные события на Украине. Насколько ухудшатся и без того плохие отношения между Кремлем и Белым домом?

К нам в республику недавно привезли на реабилитацию тридцать раненых детей из ЛНР и ДНР. Что сказать? Да, окружили их заботой, кормили в лучшем ресторане Грозного, катали на «мерседесах»… Всем, кому требовалось, оказали медицинскую помощь, несколько человек отправили на реабилитацию в Серноводский санаторий. Я смотрел на них, на их родителей, видел их потрепанную одежду, их голодные глаза, в которых все еще тлели остатки страха… Мне ничего не нужно было объяснять — я видел, что передо мной люди, сбежавшие от войны, и я вспоминал все, через что мы прошли сами здесь, в Чечне.

Меня хотели убить. Бараев — за то, что я «открыл для русских собак госпиталь». Русские контрактники — за то, что я «открыл для бандитов санаторий». Я же настаивал на одном принципе: эта несчастная больница является нейтральной зоной, здесь не воюют, здесь лечат. Я не дал расстрелять там ни одного из русских солдат и контрактников, которых мне доставляли. А вот как поступил спецназ ГУИН с ранеными чеченцами в подвале больницы…

Зачистка уже шла вовсю, но я по-прежнему оперировал, 1 февраля федеральные войска до больницы еще не дошли. Спас меня Гантамиров. Точнее, не он сам, проку от бывшего мэра Грозного было ноль, а его предложение вступить в переговоры насчет сдачи оружия в обмен на оказание медицинской помощи всем раненым… В общем, он пообещал, что расстрелов не будет, вот я и поехал встречаться с ним утром 2 февраля. Вышел из села свободно. Стреляли, но кольцо блокирования еще неплотно было замкнуто.

Встреча у нас с Гантамировым не пошла. Он был недоволен тем, что мы не привезли оружие боевиков. Мы же раздобыли автобусы, погрузили туда часть раненых, выехали на окраину села… Там нас развернули. Из-за этого самого оружия. Пока собирали автоматы по всему селу, время с обменом упустили. Мы покричали друг на друга и разошлись каждый при своем. Но это промедление спасло мне жизнь: обратно вернуться в Алхан-Калу я уже и сам побоялся.

Стоя в толпе односельчан за кольцом блокирования, прямо перед блок-постом возле техстанции, что на въезде в село со стороны Краснопартизанска, я услышал переговоры по рации:

— Где этот, *****, хирург? Почему так долго с ним?

— Его нету. Мать евоная тут, а его самого нету…

— Так спросите ее как следует…

— Да она говорит, что его двое суток как никто не видел.

— Да ***** это все! Ищите как следует!

— Да мы больницу и дом евоный прочесали — нету нигде…

— Вы ********! Говорю, он в селе, ***! Ищите и тащите сюда, ***… У нас к нему вопросов до ******* матери.

Я спрятался у знакомых в Краснопартизанске. Дождался конца зачистки. 3 февраля вернулся в село. В подвале во дворе больницы я нашел груду трупов. Такая же картина была в подвале бывшего продуктового магазина, что наискосок, через улицу.

Вместе с ранеными боевиками в подвале больницы находилась русская женщина. Имени не вспомню, а фамилия ее Кузнецова. Она была из Грозного. Ее доставили русские омоновцы вместе со своим раненым. Кузнецова была в тяжелом состоянии, так как несколько суток провела без медицинской помощи в своей квартире, где ее ранил чей-то снайпер. Фактически ей вырвало левое плечо пулей большого калибра. Чудо, что она не истекла кровью. На зачистке квартала ее обнаружили омоновцы и пожалели, не поленились, привезли за двенадцать километров в Алхан-Калу. Я ее прооперировал и выходил. Ей стало гораздо лучше, она шла на поправку. Мы разговаривали, хорошая была бабушка. Обычная безобидная русская женщина. Мы ждали: вот-вот все закончится, мы еще ее подлечим и отправим поездом из Владикавказа к сыну в Питер…

Я нашел Кузнецову с простреленной головой в подвале больницы вместе с трупами прооперированных мною моджахедов. Озверевшие контрактники тогда не разбирали…

Хоронил ее мой стоматолог. Кузнецова не была мусульманкой, поэтому могилу выкопали на кладбище, где хоронили фронтовиков — ветеранов Великой Отечественной. А страшных подвалов в селе было без счета…

Впрочем, остались те, кому чудом удалось спастись, избежать расправы. И я оперировал в селе до 7 февраля. Оперировал всех, кто уцелел после страшной зачистки. Гражданских, боевиков — всех. Оперировал у себя либо у людей на дому. Больницы уже не было. Ее просто разграбили. Я спас только свои инструменты.

Меня искали. В селе было полно осведомителей спецслужб, да и угроза со стороны Бараева оставалась весьма актуальной. 8-го числа я оперировал кого-то — помню, мы устроились на кухне в частном доме. Нам постучали в окно и крикнули: «Тебя ищут, уходи…» В тот же день я бежал в Ингушетию, а оттуда — поездом в Москву. Через месяц я получил американскую визу и покинул Россию. Вернулся домой только семь лет спустя».

Единственная извилина Радуева

Перед входом в поликлинику шумно толпятся родственники только что выписавшегося прооперированного мальчика четырех-пяти лет. Гигант в камуфляже с шевроном «Чеченский ОМОН» на груди и черным трафаретом оскаленной волчьей пасти на рукаве, смеясь, обнимает малыша. Я слышу, как он громко восклицает:

— Красавчик! Ах, красавчик! Ва Аллах, какой… Не плакал, говоришь? Настоящий чеченский мужчина! Борз… Борз… (по-чеченски «волк». — «РР»).

Потом следуют много раз слышанные мною рассуждения о том, как точно романтический образ волка-охотника отражает характер мужчины-горца. Чеченцы любят сравнивать себя с волками.

Людской поток идущих в госпиталь кажется бесконечным. Он движется весь день. Мне кажется, у меня дежавю. Такое уже было: в Ингушетии, в Слепцовской и в Шатое в 1999-м, в Грозном в 2000-м…

Заходят взволнованные растрепанные женщины с растерянными, иногда зареванными детьми. Усталые хирурги консультируют каждую пару, смотрят анализы, совещаются с анестезиологами, на месте решают: «да» или «еще нет». Иногда звучит ободряющее: «Ну, это-то подлечим перед операцией» — и тогда на лице довольной мамаши растекается измученная улыбка. Ее можно понять: добираться из какого-нибудь Ушкалоя или Вашиндароя — не ближний свет. Им очень хочется быстрее. Хирургам ужасно надоело в сотый раз объяснять, что не так с анализами. Тем, кто «проскочил», читают краткую лекцию про то, чем и как кормить дитя, как ухаживать за раной после операции.

Я вижу глаза родителей. В них смирение и готовность почти умереть от осознания того, что скоро все закончится. Скоро все будет позади. Одному Богу известно, как долго они этого ждали — назначения на консультацию перед операцией ребенку. Бесплатной операцией.

Рассказывает доктор Баиев:

«В 1996-м я работал в 9-й горбольнице. Покушение на Радуева произошло на дороге возле Гойты. Их обстреляли. Был убит наповал полевой командир, сидевший позади Радуева. Эта же пуля разворотила Радуеву лицо. Случилось все в восьми километрах от Урус-Мартана. Вот его туда и привезли. Однако врачи им сказали, что все уже в руках Аллаха. Я был дома, в пятнадцати километрах от Урус-Мартана. Меня доставили за двадцать минут, в объезд всех блок-постов. Я никогда так быстро не ездил…

Пациент был еще в сознании, но его состояние я сразу оценил как крайне тяжелое. Разрывная пуля раздробила весь лицевой скелет: отсутствовал один глаз, нос разорвало, раздробило гайморовы пазухи, скуловая кость тоже разлетелась, а верхняя челюсть разломилась на три части. В общем, плачевное состояние.

Одно скажу: вошла бы та пуля на полсантиметра повыше, и Радуев бы не выжил. Но на момент моего там присутствия он еще дышал. И мне пришлось его вытаскивать. Нет, разумеется, я четко объяснил Вахе Джафарову, начальнику радуевской охраны, что шанс очень мал и что нужно готовиться к худшему.

Начал я с того, что велел им сбрить Радуеву бороду. Затем ему дали наркоз, интубировали, сделали трахеотомию, чтобы «отключить» голову и он мог просто дышать. С этим я принялся за работу: иссек раздробленные ткани, удалил инфицированные края, обработал все антисептиком, потом дренировал раны левомеколем. Собрал разломленную верхнюю челюсть, наложил шины. Взял медную проволочную нить, протер ее спиртом и обвязал ею каждый зуб. На все ушло часа два. Но это было только снятие воспалительного процесса. Дал указания, как ухаживать, что давать. Повезло, что жена Радуева была опытной медсестрой…

Узнав о том, что Радуев умер, я не удивился. По телевизору показывали его могилу. Я был уверен, что мой пациент мертв, и никаких угрызений совести не испытывал: за первую чеченскую я на тяжелые ранения в голову насмотрелся, и он казался мне совершенно безнадежным. Но неделю спустя за мной под ночь приехала целая бородатая армия во главе с Джафаровым, и мне объявили, что все это «постановка»… Ваха, извинившись, протянул мне черную спортивную шапочку: «Хасан, лучше будет, если ты…» Так я и поехал куда-то на окраину Урус-Мартана с натянутой на глаза шапкой.

И вот я вновь смотрел в изуродованное лицо дудаевского зятька. Удивлялся, каким живучим он оказался. Я назначил ему витамины, антибиотики. Двадцать дней мы его поддерживали. Я да охрана полевого командира знали, что он еще жив. А потом было самое интересное: мне пришлось собирать террористу Радуеву лицевой скелет.

Во время поступления в Чечню очередной партии «гуманитарки» я обнаружил в посылке титановые пластины, которые в хирургии применяются для укрепления фрагментов костей. Они бывают различных форм и размеров и ставятся на специальные шурупы. Вот с их помощью я и собрал Радуеву лицо. Собрал, как детскую мозаику. Всего было четыре этапа. Самая большая операция длилась шесть часов. Все прочие по четыре.

Сложность была с носом. Он… его не было! Остался только один кончик. Для спинки носа я взял хрящ ребра, снял со лба лоскут кожи, скроил все и сделал нос. Но с выбитым глазом уже ничего нельзя было сделать. Искусственный глаз Радуеву вставили в Турции. Там же орбиту глаза сделали. Кстати, вранье, что пластический хирург Майкла Джексона оперировал террориста в Европе, куда его вывозили российские спецслужбы за немыслимые деньги. Не был Радуев в Европе. Он все время, если не считать поездку в Стамбул, находился в Чечне.

Единственным врачом, поневоле имевшим к нему доступ, был я. И не скрою: мне вся эта ситуация страшно не нравилась. Постоянный стресс. Постоянно толкутся во дворе вооруженные до зубов люди. Приходилось с ними ездить, терпеть их присутствие в своем доме. Они же ни на минуту меня не оставляли во время курса лечения.

В 1998-м мне пришлось его снова оперировать. Причем неоднократно! Пошло отторжение титановых имплантатов, они начали отслаиваться, образовались свищи, пошли гнойные выделения. Приехали ко мне в два ночи: «Хасан, ему плохо, поехали с нами!» Вот так вот. Ни анализов, ни обследования… Меня, как говорится, не спрашивали.

Во время одной из операций я Радуева едва не потерял. У него была плохая свертываемость крови. Я перепугался — жуть… Представьте мое положение. В спину дышат увешанные оружием боевики, а их командир вот-вот отдаст концы. Едва спасли тогда.

В общем, из врачей он доверял мне одному. Однажды, снова под ночь, приехали от него: «Салману плохо…» Приезжаем: сидит бледнехонек, шепчет:

— Хасан, брат, скажи, почему у меня в голове шумит?

— Как именно шумит? Где именно?

— Вот тут, где висок… Когда молюсь, тогда шумит. Вот смотри: я иду на ракат, делаю наклон и вот так вот — «тэц!» Шумит, да?

Осмотрел я его голову и понял, что титановая пластинка отслоилась, двигается в момент наклона и создает этот самый «тэц». Я разозлился.

— Слушай, Салман, — говорю ему. — Это единственная оставшаяся в мозгу у тебя извилина сорвалась, а теперь болтается!

Он прощал мне, когда я бывал резок. Понимал, что церемониться не стану.

За первую чеченскую я прооперировал 4600 человек. Во вторую — в два раза больше, так как поток раненых был больше, а больница — одна-единственная в округе. Это в основном были мирные жители. Были среди них и солдаты Российской армии (некоторых я укрывал от своих же односельчан, жаждавших кровной мести). Были и боевики. Мне же все равно было. Но этого не оценили. Меня запомнили по Радуеву с Басаевым. Да, обидно…»

(с) "Русский репортер"

@темы: Народы Кавказа, Журналистика

---

Наступила ночь, город засыпает, просыпается этника Немного заспамлю вам ленты несколькими постами
Для начала, хотела бы предложить вам послушать тувинскую певицу Саинхо Намчылак.



Родилась и выросла она в Тыве, в перестройку эмигрировала за границу, но до сих пор часто выступает в России.
Она смешивает этническую музыку со многими стилями, а горловое пение с современными аранжировками.
Послушайте, как она поет. У нее совершенно неповторимый, ангельский голос, вы можете не поверить, что Саинхо 58 лет
Я повешу тут несколько композиций, остальные, как всегда есть в интернете.
Кстати, 7 июня она выступит в Питере в Галерее Экспериментального звука. Так что если у кого-то будет возможность и желание послушать ее живьем - велкам






Cкачать Саинхо Намчылак - Midnight Blue бесплатно на pleer.com


Cкачать От меня к тебе бесплатно на pleer.com


Cкачать Саинхо Намчылак Без названия бесплатно на pleer.com


Cкачать Саинхо Намчылак Dance Of Eagle бесплатно на pleer.com


Cкачать Та самая финальная песня на бесплатно на pleer.com

@темы: Тувинцы, Песни

---

В честь пятницы всем лезгинки в этом баре!
Девушка танцует мужскую партию и это просто улет
Всем мужчинам в зале утерла нос

@темы: Народы Кавказа, Песни

---

"Вопрос о том, где именно будет стоять священный идол выяснялся в ходе своего рода "олимпиады", состоявшей из единственной дисциплины: "кто быстрее перелезет через забор"(с)

немножко про народ Сету

Сето (Сету, Полуверцы, чудь) - еще один малочисленный народ, проживающий на территории России (в Псковской области), а также в Эстонии, откуда (очень давно) они в свое время к нам и переселились. Один из самых "русских" народов, я бы даже сказала, более русские чем сами русские Большую часть этноса составляют православные христиане. Правда одних православных канонов им мало и они добавили к ним своего бога Пеку, который является крестником Христа. Ну, а что? Вместе веселее Сету не противопоставляют друг другу христианство и дохристианские верования, а воспринимают их как единое целое - нечто, что может помочь и придать сил.
Коллеги из Псковского агентства информации пишут, что на каждые 5-6 деревень приходилась одна статуя Пеко. А вопрос о том, где именно она будет стоять, выяснялся в ходе своего рода "олимпиады", состоявшей из единственной дисциплины: "кто быстрее перелезет через забор".
Вот он, наш крестник


Сето относятся к финно-угорской группе уральской языковой семьи. Разговаривают на собственном языке, базирующемся на вырусском диалекте эстонского. Если смотреть на письменность, то поначалу слова кажутся непонятными, но потом до тебя доходит, что piirak - это пирог, podruski’ - это подружки, kiisla - кисель, а kutja - это кутья (правда, вместо риса, к которому мы привыкли, сето кладут туда горох. Но и правда, откуда бы взяться рису на Псковских землях )

Курьез с сето состоит в том, что никто точно не знает, сколько их на самом деле. По переписи 2002 года в России их проживает 170 человек, по переписи 2010 - 214, но сету один из наиболее ассимилировавшихся народов, так что на самом деле их может быть больше. Во всяком случае, этнографы из всех сил хотят в это верить
Сету - пахари, земледельцы, а еще они отлично работают с шерстью. Окажетесь в псковской области, не упустите возможность прикупить носки, шапки и другие изделия, которые они изготавливают. Очень классные!

Если вы заинтересовались, то более подробно про них можно почитать здесь: www.visitsetomaa.ee/setumaa-i-setu

А если вдруг так загорелись, что хотите увидеть своими глазами 200 последних представителей, в России с их традициями можно познакомиться в музее-заповеднике Изборск. Если у вас есть виза, можно и до Эстонии добраться, у них есть музей под открытым небом Сетумаа.











Хотела поблагодарить всех кто комментирует! Простите, что не всегда отвечаю, иногда просто не успеваю из-за загруженности, но всегда очень рада комментариям, вопросам и если кто-то узнает для себя что-то новое.

@темы: Русский мир, Уходящие народы, Финно-угры

---

Могила шамана

Здравствуйте! А я к вам не с пустыми руками, а с гробами. Вот так.
Решила перетащить сюда найденную статью про захоронения якутских шаманов.
Это такой подвид воздушных захоронений (про них расскажу как-нибудь в другой раз).
У всех народов любая атрибутика шамана сакральна, и уж тем более сакральной является могила, которую ни в коем случае нельзя тревожить.
В любой местности, где распространен шаманизм вам расскажут кучу страшилок про тех, кто ослушался и потревожил шаманский покой, случайно зайдя на запретную территорию.
Справедливости ради, стоит сказать, что на каждом шагу такие места не встречаются, но если гуляя по лесу в Якутии вы вдруг наткнетесь на деревянный гроб, установленный над землей, мой вам совет - не подходите

Как хоронили якутских шаманов, или поверья народа саха

"Воздушные" могилы по сей день хранят тайны и вселяют страх в якутян



Места захоронения шаманов считаются у народа саха священными. Якуты всегда суеверно боялись шаманских могил и старались держаться от них подальше. Такие могилы считались особенно опасными для тех, кто не состоял в родстве с покойным. Несмотря на глобализацию и развитие современных технологий, традиционные языческие верования у народа саха не канули в небытие и даже сегодня распространены почти так же широко, как раньше.

Могилы шаманов устанавливались в глухих лесных чащах вдали от мест проживания людей. Согласно мифологическим представлениям якутов, лес был миром духов природы, и здесь находилось пограничье между миром живых и миром мертвых.



Подземное захоронение стало распространенным у якутов лишь с ХVII века и было связано с введением христианства. Издревле же народ саха хоронил умерших шаманов над землей в деревянных сооружениях - арангас.



Для сооружения надземной могилы выбирали четыре рядом стоящих дерева и на высоте примерно полутора метров соединяли перекладинами, предварительно отпилив вершины. Перекладины также могли быть возведены своими руками. На эти перекладины устанавливался гроб и закреплялся деревянными шестами.

Часто шесты завершались фигурами птиц, которые символизировали образ души шамана как знак его будущего возрождения.

Для гроба выдалбливали колоду из двух половинок цельного ствола крупной лиственницы. Шаманов хоронили со всеми атрибутами и одеждой, а бубен, разломав, вешали над могилой.

Останки шамана лежали в арангасе до тех пор, пока он не разрушался естественным образом, или же ровно по истечении 100 лет. Потомки шамана внимательно следили за могилой, изредка принося дары. Когда могила разрушалась, родственники или потомки шамана проводили перезахоронение, соблюдая древние обычаи.

Новый арангас возводили девять девственных юношей, а также приносили в жертву черного жеребца с белой мордой.

Перезахоронение проводилось под камлание другого шамана. Второй раз поднятие останков проводилось опять через 100 лет, или раньше, если арангас разваливался. В третий раз останки шамана обязательно предавали земле.

Умерший шаман не утрачивал связь с родными

Даже после смерти шаман продолжал хранить своих потомков и помогал в трудных ситуациях, если те, в свою очередь, заботились о его могиле. Чтобы получить помощь умершего предка, нуждающийся в чем-то родственник мог прийти на его могилу и попросить вслух или мысленно.



Также дух шамана мог защитить потомков от врагов и недоброжелателей – он мог наслать ураган, который валил обидчика с ног или разорял его жилище. По преданиям, несчастных даже могла поразить молния, после чего они умирали или сходили с ума.

Если родня забывала перезахоронить своего предка или неуважительно относилась к его памяти, шаман напоминал им о себе, являясь в снах или видениях. Озлобленный равнодушием и наплевательским отношением дух даже мог уничтожить свой род.

О загробной мести шаманов сложено немало легенд

Считается, что даже после смерти шаман не утрачивает свою силу, и его дух, если ему что-то придется не по нраву, может наслать страшные проклятия на того, кто нарушил его покой.



Свой гнев шаман обрушивал на тех, кто из праздного любопытства потревожит его могилу. Каждый ребенок в якутских селах слышал леденящий душу рассказ о том, как шаман наказал молодых парней, которые ради развлечения осквернили его могилу. Согласно легенде, компания юношей отдыхала в лесу недалеко от места захоронения шамана. Один из парней подначил своего друга посреди ночи пойти к могиле и воткнуть в нее якутский нож, и тот согласился, чтоб не прослыть трусом. Он выполнил условия спора и вернулся обратно к палатке. Когда они стали ложиться спать, снаружи стало твориться невообразимое: завыл ветер, послышались крики птиц и рычанье зверей, а потом пение и звуки бубна. Трясущимся от ужаса парням показалось, что кто-то бродит вокруг палатки и стучит в бубен. Это все продолжалось до восхода солнца. Юноши, даже не собрав вещи, бросились в ближайшую деревню. Там их встретили удивленными возгласами – все они были седыми. В ту же ночь парень, который потревожил захоронение, скончался от разрыва сердца, а остальные умерли в течение года.



Другая легенда связана со строительством вблизи могилы шамана. В одном селе администрация решила построить взлетно-посадочную полосу. Местные жители заявили, что нельзя строить в данном месте, потому что вблизи находится могила шамана, и шум взлетающих самолетов его потревожит. Естественно, их никто не послушал. Полоса была построена, и в день ее торжественного открытия решили покатать на самолете местных ребят. Их усадили в самолет, но тот, едва начав разгоняться по взлетной полосе, вдруг остановился. При осмотре судна оказалась, что отказал двигатель, хотя буквально утром того дня он был исправен.

В другой раз самолет на полном ходу съехал с полосы в лес, и никто серьезно не пострадал потому, что пилот на краю площадки резко сбросил газ. Эксперты и прибор-самописец подтвердили полную исправность всех систем самолета. Объяснить происшествие можно было только мистикой.



Вскоре в небольшой речке утонул бригадир строителей, а спустя месяц от аппендицита неожиданно умер второй строитель.

Администрация села, хоть и поздно, но вняла предостережениям стариков и попросила совершить ритуал, чтобы попросить прощения у шамана. В жертву был принесен бычок, а полосу закрыли. После этого неприятности прекратились.

Подобных историй жители Якутии знают немало. Возможно, каждый рассказчик приукрашивает при повествовании, но все же суть у них одна – шаман не утрачивает свою силу и после смерти, и место его захоронения ни в коем случае нельзя тревожить.


(с)

@темы: Якуты, Журналистика, Шаманизм

---

Когда фашисты поняли, что олень на войне - тоже боец, они начали их расстреливать

Статья, которую вы увидите ниже называется "Рогатые батальоны".



Она про оленно-транспортные батальоны, существовавшие на Карельском фронте во время Великой Отечественной войны. Как не трудно догадаться по названию, речь в ней пойдет о представителях коренных народов севера, воевавших на передовой. Охотники от рождения, они были великолепными снайперами. И еще, вместе с ними "воевали" олени. Они подвозили на передовую припасы, увозили раненых, пробирались там, где не пробралась бы техника. До сих пор участие рогатых батальонов считается уникальным опытом, искренне надеюсь, что - неповторимым.
Материал "Рогатые батальоны" был написан авторами газеты "Вынги Вада", с ненецкого это переводится как "Слово тундры". Это совсем небольшое, локальное издание, думаю, большинство читателей этого блога ни разу не держали "Вынги Ваду" в руках Она издается в Ненецком автономном округе, в поселке Бугрино. Стиль, которым написана статья может показаться кому-то немного архаичным, но искренность этого материала, по-моему, искупает все

Рогатые батальоны

Ветер уснувший костер шевелит, Искры уносятся к чуму. Старый пастух одиноко сидит, Думает тяжкую думу. Снова идет он совсем молодым.

Вместе с оленным отрядом,

Небо укутал густой черный дым,

Тундру терзают снаряды.

Быстро по снегу олени бегут,

Нарты скрипят осторожно.

Боеприпасы за сопкою ждут,

И не дойти невозможно.

За горизонтом запела заря,

Звезды сдают караулы.

Травы, багрящем рассветом горя,

Капелькой крови мелкнули.

Страна только начала оправляться от страшных потрясений войны. В июне 1947 года по традиции оленеводы проводили прививочную кампанию от копыточной болезни, а также подсчет оленей. В самый разгар работы они заметили на высокой сопке семь ездовых быков. Вожака - стройного, высокого, выносливого, в короне ветвистых рогов многие тундровики признали сразу. Это был он - Длинноногий. Ненцы-оленеводы недоуменно крутили головами. Почти шесть лет назад в самом начале войны с немцами, упряжка во главе с красавцем-быком была отправлена на фронт, в Карелию и Мурманское направление.

Как солдаты-фронтовики, на сопке стояли семь оленей и смотрели влажными от счастья глазами на родные места. Они прошагали полторы тысячи километров, миновали десятки населенных пунктов и переправились через множество речек и ручьев, повинуясь многовековому инстинкту, шли и шли к родной тундре. Если бы они могли говорить, то рассказали бы опешившим оленеводам много интересного. Их вернулось всего - навсего семь, а в конце 1941-го на войну отправилось больше семи тысяч оленей.

Более чем на тысячу километров раскинулся Карельский фронт. На огромной по протяженности линии боевых действий в этой дикой и труднодоступной местности требовалось срочно организовать снабжение крупной войсковой группировки, производить диверсионные вылазки и вывоз раненых. Глубокий снежный покров и сложный рельеф местности не позволял широко использовать трактора, грузовики и лошадей.

В октябре 1941 года Архангельский обком ВКП(б) обратился в Ставку Верховного главнокомандования с предложением использовать северных оленей для организации транспортных перевозок. 20 ноября 1941 года ГКО решил этот вопрос, постановив поставить в армию 10 000 голов ездовых оленей с соответствующим количеством каюров, нарт, инвентаря и упряжи.

Через два дня Директивой Архангельского военного округа было приказано: к 1 января 1942 года призвать из Ненецкого округа 600 каюров и поставить оленей 6 000 голов, нарт 1200 штук. В приказе говорилось: "Каюров направить в исправной собственной одежде и обуви. Обеспечить продовольствием и фуражом до пункта назначения". В сжатые сроки окружные власти и комиссариат организовали отправку семи оленно-транспортных эшелонов. Уходила на фронт целая оленная армия из 7 000 оленей.

Для них спешно изготовлялись упряжь и нарты. Ездовых обученных быков мобилизовали из всех колхозов. Колхозница Ардеева из колхоза имени И.П.Выучейского впоследствии вспоминала: "Из колхоза взяли 400 ездовых быков. Многие уходили в армию, забирали своих личных оленей". На фронт уходили лучшие молодые пастухи - цвет тундровиков, комсомольцы, стахановцы, ударники. К каждому эшелону присоединяли команду призывников в количестве 50-70 человек.

В декабре 1941 года весь аргиш двинулся по тундровым воргам на запад, в сторону Архангельска. Переходы происходили в тяжелейших условиях 50-градусных морозов по выбитым пастбищам. Все приходилось везти с собой - чумы, печки, продукты и одежду. За каждым стадом следовал ветеринарный отряд, подбиравший ослабевших оленей. Падеж ездового быка, призванного в Красную Армию, по законам военного времени расценивался как вредительство со всеми вытекающими последствиями.

Двигались очень медленно, вспоминали ветераны-оленеводы, по 10-15 километров в сутки. В феврале 1942 года шумные обозы ненецких оленеводов прибыли в окрестности Архангельска. Наверное, многим горожанам запомнился марш по проспекту Павлина Виноградова упряжек с рогатыми красавцами в узде. Да и сами оленеводы в красивых малицах, подпоясанных широкими поясами с роскошными медными украшениями, в тобаках с цветными подвязками выглядели весьма впечатляющими.

В феврале-марте 1942 года сформировали оленно-лыжные батальоны. Они состояли из уроженцев Ненецкого округа и Республики Коми. В начале марта, после 4 недель подготовки, оленная армия прибыла на Карельский фронт, где ее свели в две ударные бригады: 5-ю и 6-ю оленно-лыжные. Прибытие такого значительного подкрепления не могло не отразиться на планах советского командования. Незабываемое впечатление производило появление оленьих упряжек на передовой.

Представьте себе, как "...с горы со скоростью мотоциклета спускается на лыжах человек в островерхой шапке и меховой малице. Он проносится мимо вас, на мгновение повернув к вам скуластое лицо... Это погонщик оленей, ненец, который пришел со своими оленями за три тысячи километров из Болынеземельской тундры, чтобы воевать с немцами. Потом вы видите стадо оленей. Они запряжены в длинные высокие нарты. Олени здесь подвозят разведчиков, боеприпасы и увозят в тыл раненых", - так записал в военном дневнике известный писатель Евгений Петров.

В апреле 1942 года проводилась крупная наступательная операция, в которой были задействованы лыжные батальоны 5-й и 6-й лыжных бригад. Бригады сразу оказались в тяжелом положении. С сопок били немецкие пулеметы. Тихо падали скошенные очередями олени. Бойцы несли большие потери не только от пуль, но и от больших морозов. Свидетель того боя ветфельдшер Фотий Чемаков вспоминал: "Помню, во время контрнаступления, когда на Мурманских сопках шли кровополитные бои, разразилась невиданной силы пурга. Все дороги стали непроходимыми. И лишь наши "вездеходы" - олешки могли шагать по таким снежным заносам. Тогда, спасая раненых, отличились оленеводы Семен Семенович Рочев, Илья Григорьевич Пичков, Семен Александрович Рочев".

От 6-й бригады тогда уцелело лишь несколько десятков бойцов, сумевших выйти из окружения. Черными воронами порхнули сотни похоронок по ненецким тундрам и поселкам Нижнепечорья. Оленьи упряжки спасли в тех жестоких боях не одну сотню жизней, но вывезти тысячи раненых им было не под силу.

В сентябре 1942 года из остатков оленно-лыжных бригад сформировали новое соединение - 31-ю отдельную горнострелковую бригаду. Транспортировку грузов и вооружения осуществляли оленно-транспортные батальоны. Бригада предназначалась для внезапных рейдов в тыл противника, захвата опорных пунктов и "языков", уничтожение баз противника. В августе 1942 года медалью "За боевые заслуги" отметили храбрость 27-летнего Якова Хатанзейского, уничтожившего из пулемета до 30 гитлеровцев.

Он стал одним из первых награжденных в бригаде, ведь в начале войны медалями бойцов не баловали. Любимцем разведчиков был нарьянмарец Иван Кисляков, четырежды раненый в схватках - его грудь украшали четыре медали "За отвагу" и орден Красной Звезды. Ветеран 31-й бригады Иван Филатов вспоминает: "Помню, первое время немцы наши оленно-транспортные эшелоны не воспринимали всерьез. А потом поняли, что здесь, в Заполярье, олень - это главный транспорт, помогающий оружие и снаряды в пункт назначения доставлять. Иногда, если нам нужно было незаметно в тыл врагу пробраться, мы надевали масхалаты, цеплялись за оленя, и он бежал по снегу. Оленя видно, а нас - нет. Так нередко с группой военных оленей мы быстро место дислокации меняли и свои тяжелые зачехленные пулеметы перевозили. Когда фашисты поняли, что олень на войне - это тоже боец, они начали расстреливать наших оленей".

Как только не называли наши фронтовые упряжки: "заполярная кавалерия", "снежные танки", "рогатые батальоны". Олени могли многое: вытащить подбитый самолет, везти пушку-горняшку или десяток ящиков снарядов, эвакуировать раненых. Боец Николай Ледков вспоминал, как оленеводы берегли своих оленей, специально шили белые попоны для рейдов в тыл врага. Но к осени 1944 года из десятитысячного стада уцелело чуть более тысячи оленей, остальные как бойцы на фронте сложили свои рогатые головы. Звездным часом для оленной армии стал 1944 год, когда проводилась масштабная операция по освобождению Карелии и Мурманской области. Десять воинов 31-й отдельной бригады, наших земляков, вернулись на свою малую родину со знаком высшей солдатской доблести - орденами Славы. А для оленей война завершилась в январе 1944 года.

С. Выдрин ("Вынги вада")

@темы: КМНС, Журналистика

---

На фотографии перед вами не Джек Воробей, как может показаться на первый взгляд Это цыган на одной из улиц захваченного селения, в которое входят немецкие солдаты. Скорее всего, через несколько дней он погибнет.



Цыгане всегда жили обособленно, не слишком интересуясь социальной жизнью. Они не понимали, кто такие нацисты и чем для них обернется немецко-фашистская оккупация.
О геноциде цыган вспоминают не так часто, как о еврейском геноциде. В то время, как во время Второй мировой войны было уничтожено, по разным оценкам, от двухсот тысяч до полутора миллионов человек. Думаю, почему цифры так расходятся, объяснять не нужно. У мирового цыганского сообщества до сих пор нет единой точки зрения на этот счет.



Я часто вижу как цыган сравнивают с детьми и, отчасти, это действительно так. Они встречали солдат Третьего Рейха с любопытством, также как встречали все новое для себя.



Многие цыгане вступали в ряды армии союзников В Советском союзе в рядах красной армии воевало несколько тысяч цыган.



В московском театре Ромэн сейчас открыта выставка, посвященная геноциду цыган, а также их участию в Великой Отечественной Войне. Фотографии, которые я здесь разместила, как раз оттуда.
Кстати, театр Ромэн не переставал существовать и в годы войны. Артисты театра выступали перед солдатами в госпиталях и на передовой, это были в основном женщины и старики. Мужчины ушли на фронт.



Выставка будет работать до 30 мая. Вход на нее бесплатный.

@темы: Цыгане

---

Водь

В Ленинградской области застройщики наступают на деревню Лужицы. Это одно из немногих мест компактного проживания народа водь.
Здесь можно подписать петицию против застройки:
www.change.org/p/%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD...




И еще я хотела бы принести сюда старую статью из "Русского Репортера", посвященного этому уходящему народу. Мне кажется, нам повезло в том смысле, что мы застали хотя бы "последних из магикан". Статья 2010 года, написана до очередной всероссийской переписи. В ней приведены более печальные цифры, чем есть на самом деле. В Ленинградской области проживает не 15, а 30 вожан. Разница, конечно, не то чтобы существенная... По самым оптимистичным прогнозам, через 50 лет не останется ни одного представителя народа водь. Уже сейчас это народ, количество знающих язык которого превышает количество носителей. То есть, язык вожан изучают не вожане. Есть слабая надежда, что он останется хотя бы в документальном виде.

Еще во времена Новгородского княжества в летописях писали о води как о части чуди, как называли тогда почти все финно-угорские племена. В те времена это был многочисленный народ. Сто лет назад от него оставалось пять тысяч человек, а сейчас едва ли найдется пять десятков.

Водь

Краткая история еще одного исчезающего народа. Фотографии: Яна Романова для "РР"

Их осталось совсем мало, человек пятнадцать. Эти бабушки и дедушки, живущие в Ленинградской области, хранят традиции одного из исчезающих народов — это водь (или вожане). Вполне возможно, лет через десять о его существовании будут напоминать лишь отчеты этнографов и лингвистов, да еще фотографии, сделанные для «Русского репортера».
Яна Романова

12 октября 2010, №40 (168)
размер текста: aaa

Когда-то водь (другие варианты названия: вожане, вадьялайн, ваддялайзет) были многочисленным народом, населявшим территорию от побережья Финского залива до Чудского озера. Их не раз переселяли, они ассимилировались с русскими, финнами и эстонцами, и уже к Октябрьской революции их осталось не больше тысячи.

Во время Второй мировой войны вожане, жившие в районе Усть-Луги, были депортированы в Финляндию. Никто из них толком не знает, почему это произошло. «Может быть, нас выкупили финны, как родственный народ?» — предполагают они. В чужой стране к ним относились хорошо, но ровно через год вся водь потянулась на родину, в свои брошенные дома, к закопанной в огороде утвари — к своей земле.

А на родине их уже ждал приказ партии, прозванный в народе «24 часа»: ровно сутки давались на то, чтобы собрать все вещи и уехать в Ярославскую область и еще дальше — по подозрению в шпионаже.

Вернуться они смогли только после смерти Сталина. Но и после возвращения практически все вокруг относились к депортированным как к врагам народа, поэтому по-водски говорили только дома, а в школе детям разрешали общаться исключительно на русском и советовали не афишировать свою национальность.

Начинало казаться, что этот народ исчез совсем. Но во время переписи 2002 года водью назвали себя 73 человека, правда, большая часть жила в городах, где национальные традиции быстро забываются. Сейчас их хранят от силы пятнадцать человек, живущих в деревнях Лужицы и Краколье Кингисеппского района Ленинградской области. Они — последние носители водского языка и водской культуры.

«По проекту строительства Усть-Лужского порта в Кингисеппском районе должны исчезнуть две деревни: Краколье и Лужицы. Однако это последние населенные пункты, где компактно проживает водь, внесенная в список коренных малочисленных народов РФ. Водь является древнейшим автохтонным населением Ленинградской области… Водский язык является одним из самых миноритарных языков РФ, он внесен в Красную книгу языков Российской Федерации. Известно, что место проживания этноса является одним из наиболее релевантных факторов сохранения языка. Переселение носителей водского языка из традиционных мест проживания неминуемо повлечет за собой смерть языка», — писал в обращении к министру экономического развития директор Института языкознания РАН профессор Виноградов.

Пока деревни не трогают. Но жители уже видели планы по сносу и считают, что это дело не заставит себя долго ждать.

— Мы генетически запуганы, — говорит Сергей Ефимов, вожанин по происхождению, один из самых молодых носителей языка. Они с женой Татьяной на свои деньги создали два музея водской культуры, в которые собрали предметы быта, костюмы, орудия труда, тексты, архивы с фотографиями. Первый музей сгорел, когда они уезжали в отпуск, второй — когда гостили у Татьяниных родителей в другом районе.

Вместе с музеями сгорел большой архив фотографий, сделанных в начале XX века. Красивые люди, позирующие на них, — бабушки и дедушки, братья и сестры, мамы и папы тех, кто сейчас еще понимает и думает по-водски и умеет вязать варежки с клюквенным узором.

В нашем фотографическом проекте нынешние вожане позируют на светлом фоне, так же как когда-то их родня на сгоревших фотокарточках. Они держат в руках вещи своих родителей, которые напоминают им о том, кто они такие.

В октябре 2010 года пройдет новая перепись населения. Пожилые вожане неохотно отвечают на вопрос, кем себя запишут. Одни говорят: пусть будет как в паспорте, что теперь изменишь? «Как в паспорте» — это значит русский. Другие с иронией в голосе отвечают, что запишутся вожанами: «теперь ведь можно». И есть совсем немного самых-самых молодых — детей, внуков, — которые говорят: «Конечно я вожанин. Потому что это моя история, мои предки, это моя суть и всегда ей останется».

Они переводят свое название как «старожилы». И правда, еще во времена Новгородского княжества в летописях писали о води как о части чуди, как называли тогда почти все финно-угорские племена. В те времена это был многочисленный народ. Сто лет назад от него оставалось пять тысяч человек, а сейчас едва ли найдется пять десятков. Водь исчезает, унося с собой свое видение мира и свою магию. Остается лишь электронный слепок ее языка и культуры, сохраненный энтузиастами. Но и это уже немалое достижение, ведь из существующих сегодня на земле шести тысяч языков записана едва ли десятая часть. Каждые две недели в мире умирает один язык, чаще всего бесследно. При таких темпах к концу века их останется не больше половины.

Как уходят народы? Все больше детей вожан называют себя русскими и забывают язык и обычаи предков. Отчего? Быть «как все» проще, решающую роль тут играет факт непризнания окружающими большими народами ценности малых.

Увы, это закономерный процесс. Столетиями малые народы растворялись в народах больших. Точно так же, как в процессе эволюции одни животные становились пищей для других. Вроде бы все логично…

Но ведь каждый язык и каждая культура — это уникальный, тысячелетиями выстраданный ответ на вопрос о том, каков этот мир и что значит быть человеком.

(с) Советую сходить по ссылке, там есть фото.

@темы: Уходящие народы, Финно-угры

---

Принесла вам немножко саамской музыки.
Мари Бойне - норвежская саамская певица. Исполняет песни собственного сочинения в стиле йойк (если говорить о мировой музыке, вы его могли слышать у Бьорк. Обратите внимание, все эти "ээээээйооо", это оно)
Саамы - финно-угры. Кстати, смотрела в Википедии, Рене Зельвегеро, оказывается, тоже одна из них
В России компактно проживают на территории Мурманской области, они причислены к коренным малочисленным народам севера. Такие народы этнографы между собой иногда ласково называют "корешками".
На Руси саамов звали лопарями или лоплянами (отсюда название их земли - Лапландия, страна лоплян).

это не Мари Просто фоточка понравилась

А Мари Бойне выглядит вот так:





Download Mari Boine Persen Gula Gula for free from pleer.com

Download Mari Boine Persen Etno Jenny for free from pleer.com

Cкачать Mari Boine Persen Vuoi vuoi mu. бесплатно на pleer.com

Download Mari Boine Persen Mun Da Han Lean for free from pleer.com

На простоплеере много ее записей, так что если приглянется - велкам.

@темы: КМНС, Песни